Наталия Ермильченко - Ахейя. Сказка, рассказанная в лифте

Однажды Боря сказал ей:

– Мой самый любимый пищевой продукт – пшенная каша.

Тут же произошло невероятное. Вся улица, по которой они шли, и площадь, из которой эта улица вытекала, насколько хватало глаз, проросли незнакомым злаком, неродным для среднерусской полосы. Крепкие, уже летние с виду растения играючи поднимались из неплодородного асфальта и вставали рядами, стебель к стеблю. Отодвинулись углы домов. Движение остановилось. Только по полю скользила едва заметная рябь под крыльями голубей, слетевших с крыши мэрии, и воробьев, покинувших памятник адмиралу Нельсону.

Замер и Боря. Его приковало к месту ощущение сытости, которое излучали неожиданные заросли.

– Это что ж тут такое выросло?! – изумился он.

Фея в это время собирала букет, и радуга играла у нее за спиной в витрине магазина. А прохожие, которые шли Боре навстречу, взглядывали на него испуганными глазами и сразу падали, споткнувшись о стебли.

И только одна женщина, торговавшая на улице подснежниками, крикнула ему в ответ:

– Да просо же!

Дома он открыл, на всякий случай, «Словарь русского языка» и узнал, что просо – это «крупяной злак, из которого получают пшено».

…Боря пробовал потом произносить ту фразу в присутствии разных других людей, но ничего похожего больше не происходило. И у него не осталось никаких сомнений в том, что Фея – это фея.

А вот что он влюблен, Боря осознал не сразу.

Сначала при виде Феи он просто чувствовал, как учащается пульс, а значит, сильнее бьется сердце. Он не придал этому особого значения, только стал чуть больше принимать витаминов и бегать трусцой вдоль трамвайных путей. Однако потом он заметил, что сильное сердцебиение начинается у него не только тогда, когда он видит Фею, но и когда думает о ней. Думать о Фее было приятно, и Боря всего лишь прибавил к витаминам и бегу контрастный душ. Но, наверное, зря. Потому что теперь при мысли о Фее у Бори туманились глаза, а пульс делался бешеным. Он щелкал Борю в виски и толкал в затылок, он дрожал за ушами и стучал под коленкой, а также мог отзываться в кончике носа, на что, с медицинской точки зрения, никакого права не имел.

Встревожившись, Боря пошел в поликлинику к врачу-терапевту. Она отправила его к кардиологу, кардиолог – к невропатологу, невропатолог – на анализ крови. Сдав анализ, Боря снова оказался у врача-терапевта, которая хотела было послать его еще к хирургу, но передумала и поставила диагноз.

– Влюбленность 1-й степени, – сказала она недовольным голосом.

Боря помолчал. Потом спросил:

– А степень откуда?

– 1-я степень самая тяжелая. Запустили вы свое здоровье.

– Так и что ж мне делать? – спросил Боря.

– А это уж вы теперь к ней обращайтесь, к Даме Сердца. К нам надо было раньше приходить. А вы запустили.

– Но я жить-то буду? – испугался Боря.

– Да будете! – отмахнулась врачиха.

Изумленный своим диагнозом, слегка обиженный на отмахнувшуюся от него медицину, Боря ушел из поликлиники, считая по дороге пульс. «Ничего, – уговаривал он себя, – через это прошли все знаменитости. Значит, это хороший признак».

О феях Боря мечтал всегда. В дошкольном возрасте они представлялись ему чем-то вроде крохотных трамвайчиков. Потом он долго верил, что они живут в морковной ботве. А когда Боря вырос и понял, что они существуют в человеческом облике, оказалось, что феи стали ему просто необходимы. Потому что, хоть он и научился улыбаться, остальные способы, при помощи которых принято выражать хорошее отношение к другому человеку, пока давались ему с трудом.

Если надо было погладить кого-нибудь по голове, Борина рука сама собой начинала изгибаться, как ветка плюща, и уползала в карман. Ласковые слова никак не хотели выговариваться, смущенно пятились, забивались в нос, а вместо них вырывались наружу самому Боре не понятные фразы то на вымершем кельтском языке, то на старофранцузском, то на редком языке суахили, принятом исключительно в Африке. И, конечно, в этой тяжелой ситуации Боря не мог объясняться в любви вслух.

Правда, он умел молчать. Слово «умел» следовало бы написать с заглавной буквы: Умел. Просто молчать более-менее умеют все. Но Боря относился к этому вдумчиво. Он все время думал: можно ли выразить таким образом глубину лужи или звон в ушах. Или: чем отличается молчание человека, жующего сыр, от молчания поедающего мороженое. Как промолчать какое-нибудь имя, скажем, Публий Овидий Назон или Сёрен Кьеркегор? Так, думая и тренируясь, он постепенно развил свое молчание до объема еще одного иностранного языка.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.