Рома Джин Эйр - Между солнцем и луной. Что всего дороже

– Хах, низким в моральных устоях? – почему-то смеется Ари, – только ты можешь в одной фразе совместить ругань и эти твои высокие словечки.

– Пф, они ни разу не высокие, – отмахиваюсь от нее, возвращаясь на свое место у ледяной батареи.

Память о пережитом восстанавливается по мере того, как в доме начинает темнеть, а Рина не торопиться включать свет, довольствуясь лишь двумя огоньками от выкуриваемых, сидя на полу, сигарет.

В том автобусе было человек, наверное, не менее двадцати, и крепких рослых мужчин или молодых крепких парней там было почти все двадцать. Но ни один из них не подошел, пока я синела прямо на глазах от удушья. Никто из них не подошел, пока я цеплялась за поручень, в надежде не упасть на грязный пол салона. Подошла она. Выволокла трясущееся тело на первой же остановке, тринадцать минут пыталась привести его в чувство, шесть минут отпаивала своей же водой, еще две минуты пыталась объяснить, что случилось, неизвестному человеку на том конце телефонных помех.

В 13 лет Линнеа, которой диагностировали большое депрессивное расстройство, заручилась всепоглощающей ненавистью ко всему женскому роду, что вела её все эти годы сквозь толщи одичавших шлюшек.

Но прямо сейчас, двадцатидвухлетняя Ингеборга Линнеа чуть не сносит локтем чашку горячего чая, спонтанно приготовленного парой минут назад, от вибрации в кармане старомодной цветастой юбки-шорт, оповещающей об уведомлении в какой-то из социальных сетей.

Дебра Гафур принял (а) ваш запрос на добавление в друзья

В 13 лет у меня диагностировали большое депрессивное расстройство, а еще, я уверенно ненавидела в глубине души всех девушек вокруг. Но и то, и другое рассыпалось в мгновение, правда одно – почти семь лет назад (два года и три с половиной месяца, если считать с конца), а второе рушиться прямо сейчас, когда я перехожу в слепящее окошко диалога и начинаю складывать буквы витиеватого норвежского алфавита в слова, набирая сообщение для Саны.

from: Mandel Mirakel, 10:01

Привет :)

from: Mandel Mirakel, 10:13

Здесь я должен спросить, как у тебя дела

Как твои дела?

from: Mandel Mirakel, 10:20

Прекрасно!

1000 крон ждут своего владельца

from: Mandel Mirakel, 10:33

:( Почему?

from: Mandel Mirakel, 10:41

Но мы же договаривались на тысячу, так дела не делаются

from: Mandel Mirakel, 10:51

Корица? Серьезно?

from: Mandel Mirakel, 10:52

Ты так сильно любишь глинтвейн?

from: Mandel Mirakel, 10:53

Это какой-то выверенный рецепт? :)

from: Mandel Mirakel, 10:54

:)

Почему на сообщения про «корицу» ты отвечаешь так быстро?

А на остальные пропадаешь

Я тебя отвлекаю?

from: Mandel Mirakel, 11:21

:(

– Может быть, ты прекратишь?

– Что?

– Ты типа издеваешься над ним так? Тебе сколько лет, Ингеборга?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ты ведешь себя, как школьница.

– Не понимаю, о чем ты.

Увернуться от брошенной в меня салфетки я, к сожалению, не успеваю.

– Инге! – визжит Ариана, уже второй час наблюдающая за тем, как я демонстративно отчитываю минуты, прежде чем ответить Михоэлю, титаническими усилиями сдерживая себя от набора моментального сообщения.

– Если ты не видишь, я работаю.

И ведь я действительно работала, пытаясь всеми силами цепляться за открытые перед глазами вкладки браузера. Ариана, с которой мы делили наш кухонно-рабочий стол, разложила на своей половине почти тонну маленьких баночек с тенями для век, перебирая их, бормоча себе под нос что-то про «ага, вот этот корректируем, сразу на топ, этот в уголки, так, морская волна, сапфир, марсала, гортензия», параллельно фиксируя что-то у себя в блокноте; иногда, перед тем как прицепить на блестящую баночку очередной самоклеящийся стикер с обозначением цвета, окликала меня:

– Инге, какой?

– Бланжевый.

– А этот?

– Вощаный.

– Этот?

– Камелопардовый.

– Этот?

– Маркизы Помпадур.

– О боже, что?

Ариана вскоре после нашего знакомства выявила у меня, по ее словам, редкий талант: я могла смотреть на две абсолютно одинаковых вещи и заявлять, что цвет у них разный, что они не синие, а одна – блакитная, вторая же – вайдовая. Ариану больше даже не смущал тот факт, что я различаю еле уловимые переходы оттенков, а знаю все эти вычурные названия, типа «цвет влюбленной жабы», или «дети Эдуарда», или её любимое – «куропаткины глаза».

Я же не находила в этом ничего странного. Природа, с лихвой наградившая меня гетерохромией, приказывая жить с разными глазами, решила добавить к этому дупликацию гена красного рецептора Х-хромосомы, наделяя мой карий глаз тетрохроматией. Причем обнаружилось это лишь в 16 лет, когда незадолго до выпуска меня готовили к операции по лазерной коррекции зрения, превращая мои «-4» в полноценный ноль. Однако способность видеть невидимые другим цвета с годами только росла и множилась, добавляя к уже устоявшемуся перечню «прюнелевый», «сюрприз Дофина», «шмальтовый» и даже «цвет медвежьего ушка».

Первый раз Ариана столкнулась с этим, когда рассматривала мои рисунки и отметила, что «светло-синее море очень красиво изображено», на что тут же получила моё замечание, что это «не светло-синий, это зекрый».

– Ну и зачем ты это делаешь?

– Потому что это дружеская переписка.

Для того, чтобы отвлечь себя от сверления головы и рытья могилы внутри, пытаюсь по памяти воспроизвести строчки песен рыжеволосой Risha из последнего полноформатного альбома «ЛѢто», датированного 2012-м. Извилины напрягаются сверх нормы, потому что музыка Risha – это сплошной этно-фолк поверх индастриала, и все текста на русском, который я тщетно пытаюсь не забыть.

Ариана откладывает блокнот.

– Ты прям настолько сильно хочешь его зафрендзонить?