Фил Ахмад - Ухмылка статуи свободы

Не спалось. Долго лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. На душе противно скребли кошки. Уличные, облезлые, неприкаянные. Серые и безликие, как мои приятели из подворотни. Тюрьма расставила всех и вся по своим местам. Решетка и нары обнулили незыблемые дворовые ценности. В одночасье круг моих друзей стал резко сужаться…

ПЕНА

Это был тусклый, малорадостный пласт моего бездарного существования. Житейская бессмыслица. Пустышка. Путь вверх по лестнице, ведущей вниз. Вместо того, чтобы с младых ногтей впитывать в себя доброе и хорошее, учиться и развиваться, я болтался по жизни, как кусок навоза в проруби. И среда обитания была соответствующая – такие же моральные уродцы, как и я сам. Полулюди. Недоразвитые захребетники с изломанными судьбами. В результате естественного отбора общая масса ровесников стала расслаиваться. По мере взросления выстраивались приоритеты. Определялись ближние круги. Знакомились и сводили дружбу в зависимости от интересов, воспитания и культурного уровня. Временной фильтр отсеивал ненужное. Гопкомпания, влачащая жалкое и безрадостное существование стала невыносимо скучна. Признаться, я и сам был не подарок, но не настолько тупой, чтобы уверовать и безоговорочно проникнуться духом общепринятого в уголовной среде понятия «не верь, не бойся, не проси». Это правило маргинального существования не имело ничего общего с моей нравственной организацией. У нас изначально были разные духовные критерии. Обрыдли извечные «торчки» на грязных хатах с отвратительными жирными клопами, ползающими по ободранным стенам. Осточертело безудержное стремление обреченных наркотов к любому одуряющему кайфу. Замурзанные босявки от наркоты и пьянства полностью утрачивали женский облик и превращались в бесполые человекоподобные существа. Уничижительная и агрессивная манера общения, злобные интонации, сальные шутки, пошленькие куплеты – вся эта паршивая шелуха вызывала раздражение и антипатию. Первобытнообщинная тупость деградирующих на глазах еще совсем молодых людей, моих ровесников, убивала наповал. Кроме постылой тюремной псевдоромантики ни у кого из этих приматов не было настоящей мечты. Жадные короткие цели, которые эти чуханы перед собой ставили, заканчивались у винного отдела ближайшего лабаза. Моя натура категорически отказывалась принимать уродливую модель жизни этих инфузорий. Огляделся – ниже падать некуда. Когда токсичность отношений достигла предела и стала невыносимой, я решительно покончил с этим гнойником. Сполна нахлебавшись человеческих помоев, без колебаний поставил на блатной массовке жирный крест. Со временем эти подранки сбились в стаю и ушли в глухую тень. Каждому из них был уготован фатальный удел.

Значительную прослойку подросткового племени составляла плеяда «нормальных». Это были послушные марионетки, которых невидимый кукловод с раннего детства умело дергал за воспитательные ниточки. К этой группе относились человеческие экземпляры с благополучным настоящим и успешным будущим. Социальная программа, генетически встроенная в этих homo sapiens, была надежна как швейцарский хронометр. Ее механизм работал уверенно и четко в течение всего жизненного цикла. Почти без сбоев. Движение этих особей осуществлялось по заранее прочерченному маршруту. Без малейших отклонений от накатанного пути.

Наш сегмент молодого поколения был несколько иного сорта. Выходцев из среднестатистических советских семей было подавляющее большинство. Однотипные середнячки находились примерно на одном уровне ценностей. Нас объединяли сходные интересы и увлечения. Мы жили по неписаным правилам своего круга. Старшие по возрасту были в авторитете и всегда вступались за младших. Поэтому к мнению старших обычно прислушивались. Если девушка начинала курить или пить, она теряла уважение. Встречаться с падшей девушкой означало потерять лицо среди друзей. Если парень при всех безосновательно назвал девушку шлюхой, то за это сильно наказывали. Уважали накачанные мускулы и силу. Наркоманов никто не любил. Жадных презирали. Друзей не сдавали ни при каких условиях – это считалось западло. Несмотря на то, что внешне мы все были причесаны под одну гребенку, человеческая мозаика состояла из разных камешков. Люди встречались всякие. В основном честные и добропорядочные. Но, как говорится, в семье не без урода. Некоторые из одиозных персонажей, не встречая взаимопонимания, очень скоро выпадали из общей структуры. Но, если внимательно приглядеться, то эти живые человеческие карикатуры были весьма занятны. С ними то и дело происходили курьезные случаи. Это было прикольно. Ведь не мудаки, а чудаки украшают мир. Жить они нам не мешали. Просто находились рядом в течение некоторого периода времени. Затем в результате естественного отбора отмежевывались и растворялись в потоке собственного существования.

Один хитрожопый шкет из нашей ватаги плотно «подсел на стакан». Раскидистая черная курчавая шевелюра и горящие угольки хитрющих глаз явно свидетельствовали о том, что в жилах полукровки текла цыганская кровь. Был грешок. В ранней юности его бестолковая маманя сошлась с молодым цыганом, первым красавчиком табора. Удалью бесшабашной да песнями слезоточивыми охмурил невинную девицу сынок цыганского барона. Однажды ночкой темною, безлунною взял, да и умыкнул влюбчивую молодуху из городской каменной избы к себе в кочевье. Увел молодую кобылицу из родного стойла, как настоящий конокрад. Вихрь безумной страсти охватил любовников и продолжался нескончаемо три дня и три ночи. Время для них остановилось. Но однажды ранним утром табор снялся со стоянки и отправился в неизвестную даль, чтобы снова кочевать по пыльным дорогам в поисках лучшей доли и пресловутого цыганского щастья. Вместе со скрипучими и расшатанными кибитками навсегда испарился и любострастный мачо. На память о себе он оставил очередной возлюбленной зреющий зачаток будущего плода их краткосрочной любви. От этой случайной связи на свет и народился кареглазый пацаненок с характерной внешностью и повадками своего необузданного папаши. Свободные деньжата у подростка не водились, а «эх, загулять!» порой, ну очень хотелось. Тогда, чтобы кайфануть на халяву, ушлый цыганенок придумал ловкий трюк. Он варганил дома нехитрую закуску, доставал из буфета дрогой хрустальный фужер и направлялся с этим джентльменским набором прямиком в общественный туалет. Архитектурные дополнения санитарного назначения были органической частью каждого торгового здания советской постройки. А еще эти уборные местная алкашня частенько использовала в качестве распивочных. А что? Тепло, светло, дежурный стакашок на подоконнике и корочка хлеба на занюх. Менты и мухи не кусают. Правда, пованивает маленько. Лужицы на полу. Но это терпимо. Это не главное. Мелочи жизни.