Фил Ахмад - Ухмылка статуи свободы

Жизнь перекосило. Уличная круговерть неумолимо вовлекала меня в свой губительный водоворот. Я скатывался по наклонной и стремительно погружался в омут. Однажды круг замкнулся, и случилось непоправимое – я угодил в кутузку. Правда, ненадолго, но это была тюрьма. Всамделишняя. С настоящими ржавыми решетками на окнах. Каверза эта произошла со мной в женский день 8 марта. Все случилось нелепо и преглупо. Денек был на редкость замечательный. Солнечный. Яркий. Все дышало весенней свежестью. В приподнятом настроении я бодро вышагивал по улице, играл на гитаре и пел. В честь праздника пел. Душевно. Воздавал хвалу Женщине. Среди возбужденной людской толчеи я не замечал и одного мрачного или недовольного лица. Виновницы празднества, завидев столь необычное уличное выступление, расплывались в одобрительных улыбках. Особенно вдохновляли девчонки, мои ровесницы. Принарядившиеся, радостные, гордые собой, очень красивые. Настоящие принцессы. Я жадно ловил восхищенные девичьи взгляды, с удвоенной силой бил по струнам и до хрипоты рвал глотку:

Кайфовая песня, пробирает…

Всю обедню испоганил один поддатый фраер в ярком, в широкую красно-синюю полоску, шелковом галстуке. Проходя мимо, этот плюгавый хмырь злобно швырнул в мою сторону несколько оскорбительных фраз. Сказанул, гаденыш, как в душу наплевал. Меня это дико задело. Я медленно положил гитару на землю и угрожающе поднял валявшийся на газоне деревянный кол. К таким жердям садовники обычно подвязывают молодые деревья. Вскинув первобытное орудие над головой, я с диким индейским воплем устремился на обидчика. Напыщенный, самонадеянный хлыст не ожидал от сопливого мальчишки столь бурной реакции и трусливо ретировался. В надежде избежать кровавой расправы, насмерть перепуганный мужичонка надумал скрыться в помещении магазина. Я с народной дубиной в руках рванул вслед за ним…

Дальнейшие события происходили как в кошмарном сне. Прикатили мусора. Нас обоих, не разбираясь, загрузили в черный «воронок». Ментовка. Обезьянник. Протокол. Обвиниловка в хулиганстве. КПЗ. Бессонная ночь в душном клоповнике. Наутро – выездное судилище. Чисто бабское. За столом, покрытым засаленной красной тряпкой, расположилась «тройка». Решения стряпают по сценарию. Как на коммунальной кухне. Одна дает штраф, вторая – десять суток, третья – пятнадцать. В облике судей не было ничего от людей. Не человеческие лица – параграфы и номера уголовных статей. В этой сволочной лотерее моему обидчику повезло – фраерок попал к первой. Штрафанули придурка не за фиг. По глупой инерции. За «нахождение в общественном месте в пьяном виде». Меня же угораздило ко второй. Это была настоящая мегера с помятым, не выспавшимся лицом. Мастодонт в юбке. Ее закисшие рыбьи глаза не выражали ничего, кроме смертельной скуки. Человека она во мне не видела. Перед ней находился неодушевленный предмет. Манекен. Расходный материал судебной машины. Даже мой юный возраст не послужил смягчающим обстоятельством. Снисхождения я так и не дождался. Вердикт этой змеюги был суров по-взрослому: подвергнуть мелкого хулигана административному аресту на срок 10 (десять) суток. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Вот сука!

Днем подогнали хавку из соседней столовки. И то дело. Не подыхать же с голоду на нарах. После обеда осужденных «суточников» всем скопом погрузили в автозак и повезли в административный изолятор. Мрачное сталинское здание Большого дома на Литейном проспекте было хорошо известно горожанам. В изоляторе нас впихнули в отстойник – камеру, по площади равной комнатухе обычной хрущевки. В тусклом свете одинокой лампочки мы разглядели фигуры людей, сидевших на полу беспорядочными кучками. Из-за крайней стесненности многие расположились вдоль стен, прислонившись к ним спинами. Некоторые, скорчившись калачиком на бетонном полу, безмятежно дрыхли. Кто-то, кряхтя, вставал и потягивался, чтобы размять затекшие мышцы. В камере висел тяжелый спертый воздух, пропитанный человеческим потом, винным перегаром и зловонием параши. Распахнутое настежь крохотное зарешеченное оконце не спасало от духоперки. В небольшое помещение предвариловки было битком набито человек тридцать – как сельдей в бочке. Шагнуть некуда – непременно наступишь на собрата по несчастью. Все обитатели отстойника были еще свеженькие, вновь прибывшие. От скуки лениво перебрасывались словами, разговаривали, делились сокровенным. Бодрились. Как выяснилось, большинство из присутствующих оказалось здесь по вине собственных супружниц. Чтобы утихомирить подвыпившего мужика, разъяренные бабы по скудомыслию своему призывали на помощь не разум или добрых соседей, а милицию. Безмозглые дуры даже не представляли себе, насколько пагубными могут оказаться для семьи последствия непродуманного импульсивного шага. Менты, как и положено, оперативно реагировали на вызов. Наряд незамедлительно прибывал по указанному адресу и скручивал нарушителя семейного спокойствия. Бедолага муж, пройдя через все унизительные ментовские процедуры, в лучшем случае отделывался штрафом. В худшем – пополнял когорту «суточников». Один, еще не протрезвевший, арестант поведал нам о курьезном случае. История эта произошла с мужиком, которого сюда упрятала его благоверная. Разгневанный супруг решил ее проучить. Чтобы знала дура тупорылая почем фунт тюремного лиха. Вернувшись после «суток» домой, он переоборудовал ванную комнату, превратив ее в некое подобие тюремной камеры. Прорезал в двери «кормушку», прикрутил петли и повесил на дверь амбарный замок. Когда ничего не подозревающая женушка возвратилась с работы, он, как любящий муж, бережно обнял ее, затем силой втолкнул в ванную комнату и запер в этом узилище. Благоверная, как и любимый муженек, просидела под домашним арестом ровнехонько пятнадцать суток. После этого, говорят, стала как шелковая. Не знаю, насколько правдив был его рассказ, но позабавил он всех от души. Вот такие вот семейные «пироги». На вид румяные да вкусные, но несъедобные. Поздно вечером загрохотал засов, щелкнул ключ в дверном замке и, к всеобщему облегчению, нас вывели из этой адовой парилки. Измученные томительным ожиданием и духотой, мы кое-как выстроились в проходе для переклички. Затем медосмотр, стрижка «под «ноль» и выдача тощего персонального матраса и полотенца, больше похожего на застиранную до дыр серую портянку. После обязательных тюремных процедур за мной со скрежетом захлопнулась тяжелая дверь камеры.