Владислав Ситников - Сопричастность. И наестся саранча

Все эти подачки стали своеобразным ритуальным жертвоприношением на фиктивный президентский алтарь. За те же годы и брат, и сестра новых секретарей не завели, но, помимо действительно новых машин, обзавелись несколькими квартирами, скромными, но просторными домами и, как подозревал Александр, каждый месяц выдавали себе гораздо более солидные «конверты» с вознаграждением за непосильные труды. Но главная проблема для президента таилась в другом. Он абсолютно не ощущал радости от получения этих денег, перестал чувствовать воодушевление от нового и довольно доходного места работы. Умом он понимал, что ему, несомненно, улыбнулась удача, столь редкая в суровых реалиях рыночной экономики, которая в те времена разливалась по стране бурными потоками преобразований, уже смывшими с поверхности казавшихся непотопляемыми гигантов из прошлой жизни, среди которых оказался и его вынужденно ушедший на пенсию отец. Но в глубине души у него все больше копилось недовольство и раздражение от успеха этих безродных выскочек, которые использовали его ум и знания в роли подсадного зиц-председателя.

Людей почему-то принято делить на разные категории в зависимости от их пристрастий, особенностей, талантов, привычек и прочих интересующих исследователей характеристик. Новоявленный банкир был из числа тех, кого причисляют к счастливой когорте баловней судьбы.

Александр, как и многие послушные дети из благополучных семей, с детства был убежден, что не может позволить себе опозориться и ударить в грязь лицом, чтобы не подвести родителей. Именно поэтому он усердно учился, вернее упорно шел к результату – звездочки в тетрадке в первом классе, пятерки в четверти в третьем, отчетный концерт в музыкальной школе, аттестат с отличием, экзамены в вузе, дипломы… Он двигался в стремительном потоке времени, заранее зная цель, добравшись до которой, например, в школьные годы, можно было немного передохнуть на каникулах, чтобы вскоре вновь броситься в бурную реку борьбы за следующий результат. Он настолько к этому привык, что именно цель, а не сам процесс ее достижения, даже если он должен был быть приятным, стали казаться ему единственным, что имеет значение. Эта уверенность наполнила его личность и стала восприниматься как должное во всех сферах жизни – от личной до общественной. И если в первом случае результатом стал его статус вечного холостяка, то, что касается работы, потеряв ориентиры в виде четвертей, полугодий, сессий и дипломов, Александр позволил себе расслабиться настолько, что в какой-то момент в период обострившейся на фоне нескольких бутылок виски рефлексии признался, что не видит смысла в своем существовании. Возможно, виной тому были родительские ошибки в воспитании, быть может, их неудачные гены или вообще какие-нибудь физиологические особенности развития левого или правого полушарий – он не знал, кого бы еще можно было обвинить в своих бедах. Но все же как никогда четко осознал: люди, умеющие наслаждаться процессом, не заморачиваясь исключительно на скором достижении искомого результата, возможно, бывают менее эффективны и ответственны, но определенно гораздо более счастливы, чем те, кому для понимания, что они вообще еще живы, нужно постоянно достигать какой-то промежуточной цели. Как ни грустно это было признавать, Александр принадлежал к группе последних. В конце концов, все мы так или иначе стремимся к одной заранее известной финальной цели, и проскочить к ней быстрее других, не замечая за этой гонкой собственно самой жизни, – довольно сомнительный успех.

Но изменить себя на заре пятого десятка лет даже после столь ясного осознания проблемы было уже практически невозможно. Новая должность и новая работа на время облегчили ему процесс принятия себя и своей роли в сложившихся обстоятельствах, но, за неимением реальных обязательств, а как следствие, и задач, которым его внутренний календарь всю жизнь стремился назначить сроки исполнения, сделали единственной осязаемой целью ожидание регулярных выплат в пресловутых конвертах. Даже он понимал, что гордиться подписанием сотни документов и считать это своим ежедневным достижением по меньшей мере глупо. Однако смирился со своей участью.

Александр Евгеньевич приехал на работу, где с момента появления Любы у него, помимо повседневных обыденных ритуалов и необременительных обязанностей руководителя, появилась еще одна приятная забота. Дверь распахнули без стука.

– Привет, как спалось? – подобная фамильярность в обращении обычной секретарши была не просто вызывающей, а демонстративной.

– Доброе утро, Люба, – Александр, как единственный присутствующий в кабинете, прекрасно понимал, что эта показуха была рассчитана исключительно на него. От него ждали ответной реакции.

Белая блузка, черная узкая юбка, туфли – стандартный, но притягательный набор.

– Запри, пожалуйста, дверь. – И реакция последовала без промедления.

Александр Евгеньевич при всей своей внешней физиологической суровости, наводившей благоговейный трепет на рядовых сотрудников, за стеклами очков прятал инфантильность настолько вопиющих размеров, насколько этот парадоксальный диссонанс могло вместить его грузное тело. Он еще в юности частенько рефлексировал на тему собственной неуверенности в общении с другими людьми, если те не находились в заведомо подневольном или угнетенном положении. И особенно если эти люди были женского пола и выглядели привлекательно для безусого отпрыска статусной семьи. Тогда, стремясь в первую очередь успокоиться, Александр снова пришел к выводу, что причина может скрываться в некой физиологической особенности его организма. Конечно, он подразумевал не мнимую природную склонность к полноте, которая отталкивала брезгливых подруг, а некую психологическую наследственность. Помимо его воли, она еще до рождения нанесла причудливые увечья коммуникативным способностям Саши. Поэтому без вспомогательных методов обретения необходимой уверенности ему не обойтись. Ну и пусть, решил будущий президент банка. Ведь нуждается глухой от рождения в специальном слуховом аппарате, хромой – в костыле, да что там далеко ходить, когда и он сам, чтобы компенсировать испорченное любовью к чтению слабое зрение, вынужден надевать очки. Так же и отсутствие врожденной уверенности в собственных силах, рассуждал юный Саша, отнюдь не порок, а досадное недоразумение, которое легко устраняется подсобными средствами. Например, в прошлой социалистической эпохе для обретения веса (конечно, не физического, которого у него всегда было хоть отбавляй и который, напротив, мешал обретению уверенности) ему хватало связей и статуса родителя. И Александр не видел в этом факте абсолютно ничего постыдного. Кому-то повезло, и он обладал вожделенным качеством от природы, например, как те наглые областные мальчишки, которые, несмотря на робкие протесты Саши, вытеснили его из очереди на новые аттракционы в Парке Горького. Ни денег, ни статуса, ни даже приличной модной одежды у них не было, но подруга, которую он с таким трудом заманил на свидание, смотрела на возмутительное поведение хулиганов с восторгом. Посрамленный Александр понимал, что их вызывающей решительностью он не обладает, и гордо ретировался из парка, чтобы через неделю вернуться подготовленным. После звонка отца знакомому секретарю Фрунзенского райкома его провели по всем аттракционам, как почетного гостя. Правда, уже в одиночестве – позабытая ныне подруга от повторного свидания отказалась и его триумфальное возвращение не наблюдала. Дура! Конечно, возможности отца были не единственным достоинством Саши. У него были и быстрый ум, и хорошая память, и приличное воспитание, но вот то, что называлось харизмой, увы, напрочь отсутствовало. Повзрослевший Александр ничуть не преуспел в развитии искомых способностей, которые навряд ли можно было прокачать как мышцы, которых он, справедливости ради, с годами тоже так и не приобрел. Зато теперь он четко понимал, что в новую эпоху прежний спасительный «костыль» был бесполезен. Ему нужны были деньги. И только деньги. Без них он хуже, чем инвалид, – он импотент! Но кто ж виноват? Точно не он. Что поделать – подвели его родители с их генами неуверенности и смешными, по нынешним меркам, накоплениями. Подобное объяснение неудач его вполне устраивало и успокаивало.