Ний Хааг - Совершенство

Ехать сквозь бурю оказалось непросто. Вездеход кидало во все стороны и швыряло подобно лодчонке в шторм. Порой, плоская морда машины взмывала отвесно вверх, выкарабкиваясь из очередного ледяного колодца, затем резко заныривала всем корпусом вниз – и тогда, свет прожекторов едва успевал нащупать опору. Эйдан понимал, что рискует, двигаясь напролом ночью, да ещё и в такую непогоду, однако в голове всё ещё слышался женский голос, вызывавший его по рации. Голос! Женский голос, который его звал!

Эйдан почувствовал, что его сердце забилось быстрей; боль в руке пульсировала в унисон с грохотом в груди, несмотря на сделанный ранее укол болеутоляющего. Голос, женский голос! Он словно напомнил Эйдану, что тот ещё жив… Что на том конце радиоволны одиночество растает, стоит лишь протянуть руку! Протянуть и дотронуться до человеческого тела. Женского тела…

Эйдан сделал очередной глоток спиртного, – и гримаса боли вцепилась в лицо полярника – левая рука парня обездвиженная покоилась на коленях. Сломал? Эйдан протянул спиртное своему «соседу» и, когда тот не принял щедрого предложения, снова отхлебнул.

– Знаешь, я ведь ненавижу холод! Можно сказать, я ненавижу всё связанное с холодом и с Севером, а вот волею судьбы оказался в этой дыре… Что? А при чём здесь океан? Сравнил, тоже мне!.. Океан живой, он дышит, и он разговаривает – тебе никогда не бывает одиноко с ним, он бы никогда не дал сгинуть в собственном безумии… – Эйдан с трудом, но пошевелил пальцами травмированной руки, затем угрюмо всмотрелся в темноту за окном. – Океан всегда в движении, а здесь что? Здесь сплошные могилы, одна ниже, другая выше… и все безымянные! Мы и сейчас едем к одной такой. Мне остаётся подняться на высоту, остаться там ненадолго, затем умереть и всё – жертва готова! Жертва Северу – жуткому ледяному людоеду!.. «Капа коча» состоялась! Листьев коки у меня, конечно, нет, зато обезболивающего в крови хватает, – Эйдан хохотнул, довольный тем, что боль отступает, да и хмель в голове притуплял чувство опасности. – Север… Ломак восхищался им, говорил, что это спящее божество, укрытое ледяным покрывалом. Поэтично, чёрт возьми! Может оно и так, только посмотри, как всё для него закончилось. С другой стороны, у рыжебородого осталось четверо детей, представляешь! Учитывая сколько, он брал с собой на зимовку выпивки, предполагаю, что Ломак просто сбегал ото всех. Я сбежал от Испанца, Ломак – от жены и детей! А учитывая дрянное качество пойла, делаем выводы, что Луковая голова сгребал выпивку в спешке и по дешёвке. Что мы имеем в итоге? Тайна дерьмового бурбона раскрыта! Это же какой-то «дерьмобон»!

Машину сильно тряхнуло и Эйдан едва не выронил полупустую фляжку из руки. Он удивлённо глянул на тряпичный манекен:

– Прости, прости, дружище! Отличный виски! – громко сказал он, адресуя свои слова погибшему начальнику станции. Эйдан подмигнул «агенту Куперу» и развязано прижал палец к губам. – Четверо… – прошептал он, – четверо детей, понимаешь?

Эйдан глянул через боковое стекло вверх и окинул нетрезвым взглядом колышущееся в небе зарево, которое не только не уменьшилось, а даже расползлось ещё дальше. В изумрудном полотне аномалии появились синие и красные нити и, казалось, само неведомое божество, о котором говорил Ломак, ткёт невероятный саван, готовясь забрать в своё царство крохотного человечка.

– Вся эта толща только выглядит красиво, – зло процедил Эйдан, сопровождая взглядом высоченную цветную стену за окном. – Видишь красное свечение наверху? Оно как заря. Это значит, что такой «пирог» высотой в пару сотен миль! Радиосигналу не пробиться через него! – полярник положил фляжку себе на колени и неуклюже подкурил сигарету, действуя одной рукой. – Индейцы верили, что эти огни – души животных и людей. Если так, то где-то здесь блуждает душа Ломака, да и Корхарта тоже. Быть может уже вообще никого не осталось во всём мире и это души умерших по ту сторону льдов…

Эйдан зевнул и затряс головой. Ему чертовски хотелось спать. В затуманенном сознании мелькнула мысль, что, очевидно, не стоило мешать транквилизатор и алкоголь, однако на защиту такой комбинации встала мысль о том, что без подобного «коктейля» он навряд ли решился бы сделать подобный рывок.

– Погоди, Куп, ты считаешь, что это всё из-за бабы? – внезапно нашёл к чему зацепиться Эйдан и наставил на подушку сигарету. – Ты думаешь, что я еду в этот грёбаный девятый квадрат из-за её голоса? Приятель, поосторожнее с выводами! Это был просто бабский голос – он не стоит того! – полярник задумался и хмельно подмигнул «агенту». – Хотя, знаешь… На такое я бы решился ради Нэнси Бёрк. О, да! До сих пор помню запах, которым она благоухала, помню запах волос… Нет, описать не смогу, но уверен, что из всех запахов в мире я смогу узнать её аромат даже сейчас! – Эйдан нахмурился и покосился на «соседа», словно это именно он стёр блаженную улыбку с лица пьяного водителя. – А, что Паула? На хрена ты вспомнил эту суку? Да, красивая, ну и что? Конечно, помню, как она пахла… Дурак ты, Куп! С ней я спал, обладал ею, а Нэнси – она как мечта, а мечту не трахают! Так-то!

Довольный собственной философией, Эйдан по-приятельски похлопал «Купера» по плечу с видом старшего товарища. Осмотрев недокуренную сигарету, полярник не нашёл ничего лучше, чем попросту плюнуть на тлевший огонёк.

– Дай-ка вспомнить… Мне было лет тринадцать, когда Нэнси приехала на пару недель с родителями к нашим соседям – мистеру и миссис Онтинно. Кажется они были родственниками, а с Джеймсом – их сыном – я ещё и учился в одном классе. Нэнси тогда было восемнадцать или девятнадцать, и за те две недели пока она жила у Онтинно, я влюбился в неё по уши. Я доставал Джеймса каждые пять минут, лишь бы этот прыщавый мудак выдумал предлог, чтобы я мог провести время в доме его родителей. Господи, как же она была красива! Ты в курсе, что подростковая любовь отличается от любых других последующих влюблённостей, – что она не такая? Говорю тебе: в том возрасте всё совсем не так! Моими гормонами можно было начать третью мировую – и выиграть её – но понимаешь, когда тебе тринадцать, тебя не интересует размер груди, форма задницы или длина ног. Ты ничего этого не замечаешь! Тебе важны улыбка, глаза, изгиб шеи, голос, смех! Я до сих пор помню её смех и как она пила «Кока-Колу». Знаешь, перед тем, как обнять горлышко губами, она слегка высовывала кончик языка и на меня это действовало, как удар хлыста! Её волосы пахли ванилью, а кожа молоком… И когда Нэнси случайно меня касалась, мне казалось, что я готов сдохнуть от счастья!

Голос Эйдана становился всё тише и тише, отяжелевшие веки полярника открывались всё с большим интервалом лишь для того, чтобы опьяневшие глаза могли бросить нечёткий взгляд на однообразный ландшафт впереди.