Аглая Тураева - Безлунные ночи

– Я напугал вас, да? Ну что же. Простите. Гостю не следует пугать господ.

У незнакомца голос такой, что Янаги пробрала дрожь. Холодный, будто с ней говорил столетний разочарованный старец, но звучал он, как цветущий юноша, пусть и немного хриплый. Он вытащил руки из-под накидки. Кожа белая, как лунный свет, синеватая от проступающих вен. Кисти хрупкие, какие не у каждой высокородной красавицы есть. Лицо незнакомца осталось в тени. Свет падал только на подбородок и тонкие, но выразительной формы губы. Вряд ли это странствующий актёр, пусть и руки кроме актёров никто не красит. Янаги нахмурилась.

– Вечер? Ты, видимо, безумен. Или спал сотню лет, раз не заметил, что времён суток больше нет.

– Вы хозяйка подворья? – с усмешкой произнёс странник и поднялся. – Можете не отвечать. Только самураи имеют привычку дерзить с порога тем, кого видят впервые. И верят, что им всё сойдёт с рук! Ваши слуги не лучше. Я сижу тут полдня, но они говорят, мол, без слова госпожи даже плошки риса не дадим. Половины плошки. Да даже в воде, в которой рис варился – и в той мне отказали.

– Если ты так не любишь самураев, то дорог в Тенгоку много. До столицы рукой подать, и там ты найдёшь приют на свой вкус. Прочь с моего крыльца, странник, пока я не оскорбилась и не убила тебя.

– Я направляюсь в столицу, не волнуйтесь. Два дня как направляюсь, – со вздохом ответил странник. – Боги, хорошо мне досталось… дайте мне хоть плошку риса. Прошу вас. Я заплачу во сто крат больше, чем этот рис стоит.

– Янаги, это ёкай, – прошептала Хангёку, бледная от страха. – Это точно ёкай, посмотри на его кожу, это же не краска! Зря мы жреца отпустили…

– Расплатишься золотом самурая, у которого ты украл меч? – Янаги резко вынула кинжал из рукава. – Мой отец верно служил Императору, чтил его наставления и привечал всякого путника. Ради отца я не стану лить твою кровь здесь, но дважды повторять не стану. Уходи, пока я не донесла на тебя!

– Верные слуги Императора, значит… – незнакомец нервно усмехнулся, и в усмешке его сверкнула небесная сталь. – Так здесь служат сыну своего хозяина?!

Незнакомец скинул ткань с головы. Хангёку выдохнула и упала на колени, вцепилась в рукав Янаги и утянула её за собой. У незнакомца на голове оказалась… шерсть? Что-то вроде конской гривы, но в том же расположении, что перья у катайханэ. И грива эта переливалась алым и вишнёвым, встрёпанная, словно раньше она была красиво уложена и заколота множеством шпилек и гребней, но они почему-то сломались. У незнакомца оказалось красивое лицо, с тонкими чертами и высокими скулами. Его голубые, словно полуденное небо, глаза светились торжеством. Под чёрной тканью оказалось синее кимоно невероятной работы, но оно изорвано, измазано в крови и грязи. Незнакомец немного показал лезвие нодати. Будто яркий луч света ослепил Янаги.

Это не странник. Не вор. Не ёкай.

Это бог.

– Надеюсь, ваши слуги умеют держать язык за зубами, и эта гейша тоже, – произнёс он, вновь набросив ткань на свою красную гриву. В Янаги всё оборвалось – бог, сама луна Тенгоку, сошедшая с небес, сын Императора от плоти его обращался к ней, одной из тысячей тысяч дочерей самураев!.. – Я нахожусь в довольно… затруднительном положении. Жаль будет умереть прямо здесь, но… похоже, у меня и выбора нет…

– Да не стой столбом! – вдруг твёрдо закричала Хангёку. – М-мой господин, вы только держитесь! Позови слуг, видишь, он совсем ослаб!

Тенгоку-но-Цуки опирался на перила, но теперь он осел на крыльце. Янаги судорожно пощупала его лебединую шею – кровь бьётся. Это, должно быть, просто голодный обморок. Янаги подняла его на руки. Луч лунного света, лепесток сакуры или белоснежная пена на морских волнах – Тенгоку-но-Цуки весил не больше, чем всё это. Хангёку рывком распахнула фусума-сёдзе 15 15 Фусума-сёдзе – фусума, закрывающие проход на улицу. . На её крики прибежала пара служанок – девочки лет шестнадцати, с одним фонарём на двоих. Они быстро вытащили из шкафа старый футон, которым не пользовались со смерти Хокико, и расстелили его на полу. Янаги осторожно опустила бога на мягкую перину и положила рядом его нодати. Голова Тенгоку-но-Цуки запрокинулась, из уст вырывалось тихое свистящее дыхание. Ткань спала с его головы, и свет фонарика вновь полыхнул на его волосах, словно на сердолике.

Янаги вновь достала кинжал и указала лезвием на заворожённую служанку, что опустилась рядом с богом и прикоснулась к спутанным прядям.

– Если вы кому-то расскажете, я убью вас обеих, а кости отдам собакам.

– Собакам? – Хангёку тяжело выдохнула, держась за свой гребень. – Сжечь их! И по реке сплавить. А то ещё по костям нагадают…

Живой бог страдал от ран и усталости так же, как всякий катайханэ, и даже больше. Причина проста – Тенгоку-но-Цуки хрупок как статуэтка из фарфора. Всё в его жестах, движениях, изящной фигуре и тонких чертах выдавало изнеженность. Будто прекрасную пташку, что всю жизнь провела в золотой клетке, выбросили на потеху жестоким ветрам. Хангёку не лекарь, но всё равно раздавала указания – у других жителей поместья знаний ещё меньше, чем у неё. Янаги отдала Тенгоку-но-Цуки свою комнату и ночевала теперь в том самом закутке, где отец расстался с жизнью. Отцовскую катану – настоящую, знавшую вкус крови и настоящей битвы – Янаги хранила при себе, как и кинжал. Дома самураи не носят боевого оружия, но обычно дома у самураев не лежат живые боги.

В комнате, где спал Тенгоку-но-Цуки, удушливо пахло травами. Внутри горел светильник, на фусума падала тень сидящей, как каменное изваяние, Хангёку с вечным гребнем в волосах. Янаги осторожно постучала по деревянной раме. Тень тяжело поднялась, увеличилась в размерах и скрыла за собой всю остальную комнату. Тихо скрипнули пазы. На пороге появилась Хангёку. Янаги заметила, сколько же морщин и рытвин на лице она прятала за своим ярким, почти театральным макияжем. Гейша вышла, задвинула фусума, чтобы не пускать холод внутрь, и зябко повела плечами.

– Ну и мороз у вас тут … – Хангёку благодарно улыбнулась, когда Янаги набросила ей на плечи тёплое покрывало.

– Земля стынет. Ночь длится уже…

Янаги недоговорила. Она и впрямь не знала, сколько длится ночь. Порой Янаги лежала в тесной комнатушке на том же месте, где лежал труп отца с распоротым животом, смотрела на потолочные балки и думала, сколько времени прошло. День? Месяц? Год? Без хода небесных светил время не определить. Остались звёзды, но они неподвижны – ещё в первую сотню лет истории Тенгоку астрономы составили карты, которыми до сих пор пользуются астрономы и путешественники. Впору купить клепсидру и пустить её в пруд.

– Да… последние времена наступают, – мрачно вздохнула Хангёку. – Повезло, что всё случилось в сезон урожая и зерно созрело. Но сколько мы протянем? Без солнца никакого урожая не будет.