Мария Рыбакова-Кремлёва - Уля умерла

Когда из жизни уходят пожилые, люди плачут об их прошлом. О том, чего не успели, не попробовали, не услышали. А их ровесники – и это я остро почувствовала на похоронах бабушки – тоже плачут о будущем, как молодые, и тоже о своем, но честнее. Поглощенные внуками и правнуками, болезнями и хлопотами, субсидиями и воспоминаниями, в момент прощания со старыми друзьями, они видят их молодыми, какими когда-то знали, какими навсегда запомнят. И вместе с жизнью ушедших у них проносится перед глазами собственная жизнь. Порой они видятся со старыми друзьями и подругами только на похоронах друг друга, где слышат скорбный плач следующих поколений по их поколению. И расставаясь, боятся спросить себя: кто следующий?

Ну, а самые близкие плачут о себе самих. Восклицают: как же я буду без тебя? Когда ушла бабушка, я долго не видела радости в повседневной жизни, не видела смысла искать радость. Я чувствовала свою утрату, как саднящую рану, которая с каждым днем разрастается больше и больше. Прошло немало времени, пока я определила по чему плачу. Любовь. Совершенно особенная любовь, – какая может быть только у самых близких людей: у родителей к детям, дедов к внукам, сыновей к матерям, в единичных случаях – у влюбленных. Эта любовь никогда ничего не просит, всегда принимает, всегда согревает своим теплом – неважно, будешь ты приезжать на выходные или лишь улучишь несколько минут в месяц на телефонный разговор. Эта любовь никогда не упрекает, но лишь наполняет: радостью, возвращением в детскую безмятежность и непонятно как – чувством безопасности. Потому что ты знаешь: пока такая любовь тебе дается – ты наверняка не просто так живешь на этом свете. Когда я поняла всё это, то наконец осознала, что потеряла с уходом бабушки.

В каждом из этих плачей – по рано ушедшим молодым, по пожившим старым, по горячо любимым – есть доля неосознанного эгоизма. Но нет чувства более чистого и искреннего, чем чувство скорби. Наверное оттого, что его невозможно контролировать. Всё-таки смерть умудряется каждый раз выбивать нас из привычной колеи. И вроде бы всех предупреждали, а всё равно никто не ожидал…

Так как же меня похоронят? И кого будут по-настоящему жалеть на моих похоронах? Я снова почему-то думаю о Диме. А любила ли я его?

Я изменяла Диме десятки раз. Правда, только мысленно и никогда в реальной жизни. Но в конце концов, именно это и заставило меня засомневаться в собственной любви. Было у меня когда-то такое убеждение: любишь – люби полностью, без остатка, со всей страстью и полным принятием. Не любишь или сомневаешься – до свидания. Ведь если разлюбил, то стоит задуматься: а любил ли ты вообще? Моя юношеская теория была логична и ничего не могло её пошатнуть. Ничего, кроме собственного брака.

Затем появился Дима, который моментально обрубил мою прошлую жизнь со старыми привычками, представлениями о нормальной жизни, тусовками и знакомыми. Я поворчала и утихла. Ревнует – значит, любит. Дальше – свадьба, первые совместные поездки и знакомства с родными, пылкие разговоры, ночи любви. Мир вокруг был окрашен надеждой, смыслом, экстазом нового. Дима, тогда еще мой свежеиспеченный муж, под яркими звездами и бесконечным небом шептал ночью: я не выношу измен, не перевариваю. Я заверяла его: «Никогда!», и он целовал так, что перехватывало дыхание.

Через год после свадьбы появились Матюша с Андрюшей, и Дима стал сутками пропадать на работе. Иногда мне казалось, что он уезжает на вызов коллег, даже когда в этом нет особой необходимости – просто чтобы не находиться дома. Дома почти круглосуточно стоял детский плач, пахло молоком, детским порошком и мочой. Я вертелась между двумя орущими ртами, кухней и стиральной машиной. Дима возвращался ближе к полуночи, и нужно было обхаживать еще и его – выслушать, пожалеть, накормить. При этом он не часто спрашивал, ела ли я сама что-нибудь за день. О страсти и любви говорить было как-то некогда.

Матюше с Андрюшей исполнился год, когда мы всей семьей поехали в гости к бабушке, Диминой маме, которая жила в маленьком поселке в Тверской области. В отпуске я надеялась немного отдохнуть от детей, восполнить пробелы нашей семейной жизни. Но все родные, сделав традиционные утренние «ути-пути» и уверив меня, что внуки похожи исключительно на папу, убегали каждый день по своим делам. Сначала я расстраивалась, но потом выдохнула – ведь это семейный отпуск, и мы должны провести его своей семьей. Мой оптимизм разрушил Дима, потому что при любом случае он старался улизнуть к друзьям, как дома – на работу. Понимая, что он не виделся с друзьями пару лет из-за меня и детей, я, конечно, отпускала его. Но, оставаясь одна, кормила слезами подушку.

В тот раз я впервые заговорила о разводе. Еще свежи были воспоминания молодости, чтобы сделать вывод: если я не чувствую себя счастливой, то зачем это всё? Мгновенно погружаюсь в тот день…

Дима с Улей стоят на улице. Вокруг тянется дорога в две стороны, качаются деревья, тронутые ранней осенью. Небо затянуто серой матовой пленкой, вокруг – ни одного человека.

– Ну?! – повышенным тоном повторяет Дима, пытаясь заглянуть Уле в глаза. – Что? Что с тобой?

Уля молчит, и Дима продолжает.

– Вечно недовольная, с такой миной ходишь, что… Да меня уже мама спрашивала: вы, что, поругались? Но мы же не ругались? Или я чего-то не знаю? Так объясни! – он уже срывается на крик. – Что я опять делаю не так?!

Трясет головой от раздражения. Уля вздыхает и поднимает на мужа глаза: попробовать объяснить? Это ведь её Дима. Может, они просто недопоняли друг друга? А сейчас поговорят и всё уладят.

– Я… – начинает Уля, вздыхает и останавливается.

Оказывается, не так-то просто высказывать всё, что нагноилось в душе.

– Ну?! – кидает в неё Дима вопросом, округляет глаза и садится на корточки, скрестив руки на груди.

Смотрит вдаль. Он уже предчувствует, что сейчас услышит претензии в свой адрес и готовится защищаться.

– Я просто устала, Дим, – собирается наконец Уля с духом; не смотрит на мужа и не замечает его окаменевшего настороженного состояния. – Понимаешь, я так надеялась… – она вздыхает, пытаясь вспомнить ту речь, которую мысленно говорила много раз, и получалось складно и убедительно. – А ты всё время уходишь. Я надеялась, что смогу здесь отдохнуть немного. От детей. То есть я, конечно люблю их, но я дома постоянно с ними, пока ты на работе… И здесь. Ты уходишь, и ничего не меняется… Думала, мы побудем вместе. Мама твоя не особо помогает с мальчиками… Я уже неделю реву, когда никого рядом нет! И второй день думаю о разводе…

Она наконец решается повернуться к Диме и запинается об его ледяной взгляд. В горле пересыхает. Она сказала что-то страшное? Зря вставила про его маму…