[frank_sparral] - Анаксаген. Том I. Записки сумасшедшего

– А что с длинными предложениями? Они что-то значат? – заинтересованно спросил я.

– Возможно это лишь представление глубины идеи; первоначально я вообще приносил текст без единых пробелов и знаков препинания, – отвечал он, но ничего не спрашивал у меня.

– Просто я решился на такой шаг ради утрачивания смысла происходящего: я говорю о чём-то важном, но потом моё внимание резко переключается и смысл того, что было сказано ранее, теряется, – появляется другой смысл; правда, нужен ли другой смысл, если он путает многих людей? Если путает, значит нужен?..

– Ты много рассуждаешь. А толку от этого нет. Ты кого хочешь запутать-то? Их? Они твою идею не ощутят сразу, а уж лабиринты смысла, который ты хочешь на них выкинуть – им вовек не разобраться в этих твоих длинных предложениях. Я их делал не для усложнения, а для разбивки разных мыслей. Это как течение реки, плавное и тихое, а потом на каком-нибудь интересном моменте можно резко укоротить предложение. Хотя разбивка предложений – дело редакторское. Мне этим забивать голову никогда не хотелось. И тебе не советую туда лезть!

– Хорошо. Не лезу. А что с диалогами «Голого завтрака»?

– А что с ними не так? И почему ты спрашиваешь меня? Жди Берроуза.

– Зачем мне Берроуз? Я говорю о фильме.

Он посмеялся, но ничего не сказал. Я продолжил:

– О чём эти рассуждения? О самом произведении? Или о муках автора? Или же о почитании Кафки?

– Кафка всем нравится, но мало кто осмысливает, что же там таится, кроме самой кафкианской убюэскности.

– И что же там?..

– Тревога чужого времени. Ощущения неспокойствия. Ты понимаешь, что родился не в то время и не в том месте, но приходится выстаивать и бороться за идею, а потом ты понимаешь, что никто тебя не поймёт, ведь даже ты сам себя не понимаешь. Новаторство не такое уж и тяжёлое дело, если ты готов к критике, и готов её либо пропускать мимо ушей, либо слушать, исключая лишнее. Однажды и твоё произведение переосмыслят, и будут интерпретировать не так, как это делают современники. Однажды твои мысли поймёт большинство, наверное, но до сути всё же докопаются немногие. Может быть только близкие, но и те будут валяться в субъективных мыслишках. И чем запутанней ты мыслишь, тем запутанней становятся их поиски, которые никогда не приведут к настоящим твоим мыслям, потому что их никто не знает. Никто их не знает, кроме тебя. Даже если ты и правда наркоман никто и не поймёт этого, потому что для них это будет гениальной стороной или же просто ебанутостью твоего мозга!

Он замолк и посмотрел куда-то вперёд. Я огляделся: пустота, чёрная пустота, мы как клеточки, прямоугольники, квадраты. Мне стало дурно, но я не испугался, а скорей, ощутил что-то сложное. Мысли стали тяжелей, давили на меня, моё тело, на всё моё существование.

«Неужели я для этого и родился?.. Чтобы ощутить такое! Зачем?..»

– Короче, обмануть-то всех можно, только стоит ли? Ты же пишешь не только для себя, но и для людей; точнее пиши-то ты, конечно, для себя, но не забывай, что и люди когда-то могут прочесть эти твои буковки. Ты должен рассказать реальную субстанцию, вычленив из неё все лишнее и скучное. Произведение должно взрываться на каждой странице, как и мозг обывателя. Всегда будут те, которые не поймут. Всегда будут те, которые поймут неправильно. И всегда будут те, кому это понравится. Не нужно гнаться за количеством, нужно лишь, чтобы идею осознали немногие; важно качество! Если, конечно, есть смысл… бывает и так, что смысл не отыскивается даже в стотонном произведении. И это скверно. Потому что великие произведения могут остаться в тени… Я со своим первым романом прошлялся почти два года, но лишь моя настойчивость смогла помочь; да и то я не избежал этой сраной цензуры, эти редакторы…

– И нужно ли было это делать? Бегать, лазить, искать?..

– Нужно. Не стоит искать, кого попало, однако лишь в поиске ты сможешь найти того, кто заинтересуется твоей работой, твоим творением. Ты когда-то вложил в это жизнь, время, эмоции… Это не должно оставаться у тебя, если ты уверен, что ты – гений!

– Иногда я чувствую себя очень плохо – неужели это и есть моя дорога?..

– Тебе придётся. Если ты что-то умеешь, ты должен показать это всему миру! Иначе и жить не стоит. И не важно, заплатят ли тебе или же ты будешь всегда в нищете; важно донести эту мысль… до тех, кому не всё равно! Они отблагодарят тебя!

– Я ведь делаю это не для них. Только для себя…

– Великие всегда всё делали для себя в первую очередь! Публика должна быть немой и состоять из одного человека – тебя! Делай свою работу для себя и только тогда ты сможешь поразить многих!

Он постоял ещё немного, а потом закурил. Я не знал, стоит ли в этот момент ещё что-то говорить, но он дал мне повод жить дальше… Его слова вдохновили меня. Когда мои мысли уже перестали вращаться, Керуак спокойно пошёл куда-то вперёд без единого звука, а потом и вовсе растворился в дыму или тумане. Я остался один. Вновь.

В этом белом пространстве.

– И что сказал Керуак?.. – пропищал откуда-то из-за холма голос Сальвадора Дали. – Ты бы ещё к Поллоку побежал узнавать о своём таланте!..

– К Поллоку пусть бежит мой друг.

– А как же она?..

– Она исчезла.

Стало тихо. Я не видел здесь ни Солнца, ни Луны, однако где-то далеко в пространстве была видна точка.

– Ты пытался выйти отсюда?

– Нет. А разве нужно? Я бессмертен теперь, зачем мне что-то делать?.. – и он пошёл в сторону кушетки по толстому слою бумаг, валявшихся на полу. Тут была ни одна сотня его картин. Их было гораздо больше!

– Сколько их тут?

– Всего я написал триста пятьдесят картин здесь. На Земле ещё штук шестьсот. Всего не упомнишь.

– А как ты стал таким?..

– Каким это? – он резко посмотрел в мою сторону, я сказал:

– Стой!.. А сколько тебе лет?..

– Теперь мне всегда тридцать три года. Здесь. И я не старею. Посмотри на картины: они, как одна, похожи друг на друга, – и действительно, когда я посмотрел на пол, были картины с одним и тем же пейзажем. – Мне приходится рисовать одну и ту же картину в точности такой, какой я нарисовал её в то время… Беги отсюда! Беги, малыш!

Я побежал куда-то вперёд, а сзади раздавались крики Сальвадора. Он кричал что-то, но я не в силах был разобрать, однако мельком мои уши услышали слова «устрой пожар»; кажется, он сказал, чтобы я что-то поджёг. После этого я оказался в каком-то непонятном месте.

Меня разбудил сильный стук в дверь, я резко открыл глаза и увидел перед собой тех двух людей, которые ранее приходили уже в эту комнату. Они были всё такими же реальными, но прикоснуться к ним я не посмел. Я всю ночь бродил по какому-то переулку, а потом ещё оказался запертым с одним из свихнувшихся гениев. Я был без сил: