Алексей Гужва - Ведьмы Чёрного леса

– Неужели ко мне забрела, тварь ненасытная, неблагодарная. – выругался мужик и топор схватив, в курник свой. Да только дверь распахнул и чуть топор не выронил.

Хозяйничает в его птичнике староста. Кур в мешок собирает живыми, гусям шеи скручивает. А на ногах у него интересная обувка. Вместо подошвы на ней отпечатки лисьих следов из деревяшки вырезаны.

Как охотника староста увидал, так с перепугу на задницу, прям в птичье дерьмо под насестом и присел.

– А, ты. А я тут. А почему ты не на охоте?! Почему лису не ловишь? – выдавил из себя староста.

– Да вот, охочусь. На лисицу. Только попался лис. Жирный такой, хитрый! – заперев за собой дверь и покрепче сжав в руке топор прошипел охотник.

– Да ведь я. Ну. – забормотал староста. – Ну, прости меня. Ну, не хотел. Дела просто мои не очень, поправить хотел. На перекрёстке, в пяти днях пути, в трактире проигрался я. Вот курами и отдаю. Да ты не думай, я тебе всё возмещу. И даже поделюсь своим. Только не выдавай меня. А?

– Не выдавать? А что мы людям скажем? Куда птица пропадает? Им тоже всем возместишь?

– Людям? А пусть на лису думают. Я же вот, даже следы специально оставляю.

– Следы. Следы это хорошо. Только уже не верят люди. Следы твои петляют вокруг птичников, да пропадают. И псины следы не чуют. Давай так. Ты мне будешь раз в два дня курицу приносить свежую, а я никому и ничего не скажу. И сделаем так, чтоб следы на настоящие были похожи.

– А получится?

– А ты сейчас сам увидишь. Кур моих на насест посади обратно, да из дерьма вылезай. А я сейчас. – сурово сказал охотник и в хату к себе метнулся. Достал хвост лисий, да обратно в птичник.

– Вот. – протянул он хвост старосте. – Ты повяжи его вокруг пояса, да следами своими потопчись вокруг. Гуся возьми, перья раскидай. Потом топай к ручью, да только так, чтоб хвост по земле волочился. И перья не забывай разбрасывать, будто лисица гуся тащила. А у ручья хвост снимай и в воду бросай. Утром псин поведём, они до воды приведут. Такие следы на правду будут схожи. Но, смотри, про своё обещание не забудь!

– Да как можно. – обрадовался староста. – Раз в два дня тебе одна курица. И твоих птиц больше не трогаю.

– И остальных скромнее разоряй впредь.

– И остальных скромнее. Спасибо тебе. – поклонился староста и хвост лисий приняв, на пояс себе повязал.

Вдруг одежа на нём велика стала. Запутался в ней староста. Выбраться попытался, руками рубаху распутывая, да только вместо рук у него лапы оказались. С трудом разорвав рубаху, в клочья разорвав портки, начал староста метаться по птичнику.

Глядит, а охотника нет и дверь заперта. Только куры перепуганные вопят на жерде. И так, и этак выбраться из птичника пытался староста, а не получается. В дверь когтями царапать начал, а она не открывается.

Устал, запыхался, а тут ещё и голод такой напал, что живот сводит. Но, на счастье, не в яме сидит, а в птичнике. Еды сколько хочешь.

Выбрал староста себе гуся пожирнее, да вместе с перьями и костями его умял. Наелся до отвалу и уснул.

Утром глаза открыл и подумал о том, какой это чудесный сон ему приснился. Надо же, лисой во сне был. Но, как увидал, где находится, так и испугался. Слышит разговоры за дверью, слышит, как охотник народу говорит, что лиса поймал.

Хотел, было, староста закричать, что не лис он, что охотник обманом его заманил, да вместо голоса только тявканье вырвалось.

Как дверь открываться начала, так и решил староста, что кинется бежать в лес. Уж если быть лисом, то хоть живым. Да только успел он в щель шмыгнуть, как вилами в бок и получил. Завопил, заскулил и обмяк.

Хитрого лиса, который несколько лун людям птичники разорял, на показ всей деревне на главном пятаке подвесили. Только вот, не понятно людям было, зачем охотник хвост отрезал. А луну спустя ушёл охотник в лес налегке, лишь только хвост этот с собой взяв, и не вернулся. Но, птичники лисы больше не разоряли.

Собрала как то Умила, дочь шкурника нашего, ныне почившего уже, почитай, как двенадцатую зиму, девок на ночёвню. Ну а чего? Дело молодое. А то ведь, мужиками обзаведутся, детей малых наделают, и времени посплетничать даже не будет, не то, что бы, вот так, запросто, ночь пробездельничать.

Так вот, баню натопили, банника сбором ягодным задобрили, что бы в питьё да кушанье силу свою не напустил, да и заперлись на всю ночь. Парятся, вениками друг дружку по задницам пухлым стегают, смеются. А как разгорячатся, в предбаннике стол накрыт, квасок холодный, да выварка ягодная. Байки травят, парней молодых обсуждают, страшными историями про силу гнилую друг дружку стращают. Вот с историй этих и началось всё.

– А я вот ничего не боюсь! – говорит Умила, попивая с чарки квас. – Вот нет во мне страха с детства, как в пятилетнем возрасте на болоте с кимором повстречалась, когда с мамкой ползуниху собирали. Огромный, что слобень, смердящий как боров. Вот как вас вижу, так на него смотрела. А не тронул он меня, увидав, что не боюсь. Сила гнилая, она страх чует. А коль страха нет перед ней, и человек для ней как место пустое.

– Так уж и не боишься? – спросил кто-то из девок – Все боятся чего-то.

– А я не боюсь. Все боятся, а я нет. Вот на что хочешь, поспорим давай. Вот возьму, из бани в ночь и выйду!

– Выйти каждый горазд. – начали подначивать девки – А не застращает тебя, в чём мать на свет принесла, до ручья спуститься и камыш сорвать?

– А не застращает! – гордо заявила Умила, сбросила полотенце, да дверь на улицу и распахнула.

Смотрят девки, как та по тропе пошла с пригорка, да в темноте и растворилась. Ждут. Прошло время, а не возвращается. Кто-то переживать начал, говорить, мол, сходить бы надо. Да боязно всем. Вдруг слышать, звук шагов босых по земле влажной. Смотрят, идёт Умила, камыш в руке несёт. А в другой руке ткань разноцветная, золотом, да серебром блестит в свете луны. Идёт, улыбается, будто не к ручью в темноте ходила, а на празднике подарок получила.

Заперли девки дверь, да давай находку рассматривать. А Умила и рассказывает.

– Вышла я к ручью. Смотрю туман опустился холодный, ну будто мертвец надышал. Я аж кожей гусиной покрылась. Было уже, назад хотела, но уговор был камыш принести. Вошла в туман, а там и не разобрать, где тропа, где берег заканчивается и где вода начинается. На силу мосток нашла, да только сидит так кто-то. Показалось, будто мужик какой, а я в чём мать в этот свет принесла. Не страшно, но кто знает, что на уме у него? Спряталась я в траву, жду когда уйдёт. Продрогла так, что зубы стучат. А тот сидит, как на печи в хате, не шелохнётся, комара не пристукнет. Решила, тогда, я сама выйти, да потихоньку камыш и сорвать. Прокралась по мосточку, там где поросль поближе, дотянулась, сорвала. А сама на мужика того глазом кошу. Сидит, не шелохнётся. Будто спит. На наших не похож. Волосы больно длинные. Наши мужики так не отращивают.