Алексей Гужва - Ведьмы Чёрного леса

Взяла я камыш, да обратно к бане, но интерес меня взял, кто же там. Вернулась, встала поодаль да окликнула. Сидит и не вздрогнет даже. Подошла я к нему, да как стукну кулаком, он обернулся и на мосток упал. Смотрю я, а то мертвец, давно уж трухлявый, как колода старая. Глазницы пустые, губы сухие, будто глина в солнечный день, кожа как бумага истлевшая. Толкнула я его ногой, а он лёгкий, как перо утиное, скатился с мостка и в воду. Как ветка сухая поплыл по ручью. А как в темноте скрылся, за ним и туман развеялся, как по наговору.

Удивилась я, да ладно. Холодно, идти нужно. Только смотрю, а мертвец оставил что-то. Подняла я, а то платье это.

Удивились девки рассказу, похвалили подругу за храбрость такую, только не рискнули руками платье трогать. А как утро настало, разбрелись по домам. Быстро историю, что ночью произошла, по деревне разнесли. Стал люд собираться у дома шкурника. Всем охота на диковинку посмотреть. А посмотреть есть на что. Платье красоты не виданной. Только знатным дамам из самого Княжества такие носить. Шелка разноцветные, ремешки из кожи змеиной, и всё это с орнаментом золотым, да клёпками серебряными. Явно мастер платье шил.

Все Умилу хвалят, а бабы и подбивают её примерить. Только сестра младшая, Смирена, тихо так, просит вернуть платье туда, где взято было. Не доброе это дело живых обирать, а мертвецов и подавно. Но, посмеялась Умила.

– Да что ты знаешь, сопля мелкая? Сила гнилая по законам живёт. Если не боишься её, ничего она тебе не сделает. Да и зачем мертвяку платье такое, в каком только замуж выходить? Не в гробу же ему в нём прохлаждаться. А точно, а выйду я в этом платье замуж! – заявила девка. А бабы и одобрили. Ещё бы, в таком платье, да первая на выдан будет.

Недолго думая, взяла Умила, да платье надела. То как раз в пору пришлось. Вышла она в середину светёлки, хвастается. А бабы да девки хвалят. Кто восхищается, а кто зависти не скрывает. А как снять платье попыталась, так не смогла. Затянулись ремешки и ослабляться не хотят. А чем больше тянешь, тем сильнее узелки затягиваются. Всё в шутку вначале обернулось, да потом испугалась девка взаправду. Платье тесное стало, не продохнуть. А под ним будто змеи по телу ползают, ноги да руки сдавливают. Заголосила девка, на пол упала. Кинулись ей помогать, да не тут-то было. Ремешки, что из кожи змеиной, и вправду в змей обратились. Шипят, жалом на окружающих цокают. Испугались бабы, разбежались. А девка на полу корчиться осталась. Отец прибежал на крик этот, помочь хотел, да только чем сильнее тянет, тем платье сильнее сжимается, будто в кожу врастает. А змеи пуще прежнего кидаются. Уж как, не знаю, додумалась Смирена, сестра её, в баню сбегать да кипятка крутого принести. Окатила сестру кипятком. Та, хоть и обварилась, но и змеи на платье замерли и вновь ремешками обернулись. Содрала Смирена платье с сестры, да за дверь швырнула. А Умила под лавку забилась, калачиком свернулась и выть начала, как псина. Смотрят, а она вся в покусах змеиных.

Знахарку позвали, та травами отпоила. Только вот девка, как умом помутилась. В глазах ужас застыл.

Платье то это злосчастное, мужики сжечь хотели, да только не горит оно. Хотели к ручью оттащить, так даже крюками трогать страшно. Будто живое оно становится, как только тронешь. Зашевелится ткань и начинают из платья змеи ползти в разные стороны, да под завалинки в дома пробираться. Так и оставили его в пыли валяться. Решили, что лучше за сечником вольным послать. Так и поступили. Отправили Варяжко. Парня, что давно к Умиле в женихи набивался.

День прошёл, а люд темнее тучи ходит. Очень уж тряпка эта страхов нагнала. Да и змеи по всей деревне ползают. Кого ужалят, а кого просто напугают. А как солнце село, иная напасть пришла. Опустился туман на деревню. Холодный, будто мертвец надышал. А вскоре и сам мертвец появился, будто из воздуха возник.

Стоит под окнами дома шкурника, пальцем на платье указывает и воет.

– Взяла! Выходи и отдавай!

А у Умилы от страха душа в пяты ушла. Боязно ей до смерти, но вой мертвеца такой, что вот-вот кровь из ушей пойдёт. Забилась она под лавку, уши руками закрыла и мычит. Сестра её, Смирена, ставню приоткрыла и как крикнет – Вон платье твоё, забирай и уходи! – да только мертвец на своём стоит, пальцем указывает и вернуть требует. Так до рассвета и простоял. А как туман с рассветом рассеялся, так, кто кур недосчитался, кто уток. У кого поросята издохли.

Прибежали люди к дому шкурника и давай ответ с него требовать. А заодно и требовать, что бы возместил ущерб причиненный. Не по нраву это было ему, да ругаться с соседями ещё меньше хочется. Пусть не его вина, а дочери, но ответ держать надо. Отдал живность со своего подворья, да пообещал, что как сечника гонец приведёт, сам с тем и расплатится. А коли денег не хватит, дочь старшую в рабство продаст.

Успокоились соседи, притихли. Да только ночью повторилось всё. А на утро опять, кто птицы, кто другой живности не досчитался. А после третьей ночи и пару стариков на деревне к Кондратию отправились.

Затихла деревня. Днём на улицу никто не выйдет, а ночью и подавно. Кто ставни наглухо заколотил, а кто в бане заперся. Ждёт возвращения мертвеца.

Аккурат к закату гонец вернулся. Из сил выбился, но успел. Отдышался минуту, воды студёной безмерно выпил, чуть голоса не лишился. Стали его расспрашивать, где, мол, Варяжко ты был? Почему сечника не призвал?

А тот и отвечает, что нет сечников в деревнях ближайших. Узнал он у старика одного, из ведунов тот, что не поможет тут сечник, так как не успеет. До ближайшего сечника одна луна пути, а потом одна луна обратно. Да только мертвец за платьем своим приходить будет всего луну одну. И каждую ночь он будет жизни из деревни забирать. Вначале живность, а потом и за людей примется. А в последнюю ночь вся деревня сгинет. Будто бывало это уже так. Сила гнилая по своим законам живёт. То, что, Умила платье надела, да в голос сказала, что замуж в нём выйдет, это она себя мертвецу, как невестой, пообещала. Пока не получит он обещанного, или откуп не получит, не уйдёт. А откупом будет всё живое, что в деревне есть. Так что, или девка должна к мертвецу идти добровольно, платье на себя надев, или всем, кто жить хочет, бежать надо как можно дальше.

Загалдели люди. Начали требовать отдать мертвецу Умилу. Да только, какое там. Она на разум ослабла. Как псина испуганная под лавкой третью ночь лежит и лбом об пол бьётся. Только к рассвету успокаивается. Попытались выманить, да не даётся. А далась бы, так как платье заставить надеть. Пока возились, тут и солнце село.

Разбежались люди по хатам, заперлись, дрожат. Каждый небеса молит, что бы до рассвета дожить. Как ночь настала, так враз туман на деревню опустился. Стоит мертвец, пальцем на платье указывает и воет.