Игорь Петров - Свисс хаус, или В начале месяца августа

Мы шли в горы! Это было до боли свое. Боль очень схожа с чувством, которое ощущаешь, глядя на улетающий в небо воздушный шарик. Чем дальше, тем сложнее различить его на фоне режущей глаза синевы, но все равно более надежного способа вспомнить о глубоком прошлом еще не придумано. Отец всегда говорил, что дыхание при беге должно идти через нос на четыре такта: два шага – вдох, два – выдох. Это правило он запомнил навсегда, а еще указание никогда не пить воду до финала соревнований. Андреас выплевывает в раковину белую пену, выключает воду, надевает майку и спортивные трусы.

Для бега он приспособил старые удобные горные кроссовки «Эверест». Они уже порядком стоптаны, сквозь подошву можно ощутить крупный камень на дороге так, будто бежишь босиком, но все равно бегать в них лучше всего. Потом он надевает часы, берет в руки ключи, поправляет на носу солнечные очки, выходит на лестницу, закрывает и запирает за собой дверь. На улице, сразу у стоянки для велосипедов, цветут какие-то развесистые кусты. На листьях и на траве лежит еще влажный сумрак. Андреас идет сначала пешком по улице, мимо одноэтажных домов. Нужно пройти до конца улицы под деревьями, с которых изредка срываются пригоршни капель, и повернуть направо.

Там начнется его дистанция: обсаженная по обочинам мощными липами дорога плавной дугой уходит все время левее, затем берет курс на соседний поселок, который находится, если верить Гугл-картам, ровно в пяти километрах. Андреас включает секундомер и переходит с шага на бег. Дыхание через нос, два шага – вдох, два шага – выдох. Дома с одной стороны, с другой – опять большое поле, за которым видна железная дорога, а дальше – поросшие лесом холмы, на одном из которых стоит ретрансляционная вышка. В темноте она пульсирует красными огнями, а сейчас просто теряется в молочно-белом рваном облаке тумана. Получив письмо от окружного прокурора, он ощутил внутри лед.

Андреас не боялся писем от властей, потому что он не имел оснований бояться таких писем. Просто это письмо неожиданно – а такие вещи всегда случаются неожиданно, сколько к ним ни готовься, – стало границей, переступив которую обратно уже не вернуться. Он мог бы даже и не вскрывать письма, заранее зная его содержание. Он знал, что завершать отношения нужно личным разговором, что присылать вместо себя официальное постановление не только неэтично, а просто трусливо. Андреас ускоряет бег, деревья через равномерные промежутки появляются в поле его зрения и так же плавно исчезают – одно дерево справа, одно слева, потом все повторяется. Дома кончились, потянулись поля, слева на пригорке показались постройки сельскохозяйственной фермы, где можно купить свежее молоко.

Он мог бы сделать из этого письма самую настоящую проблему. Он вспоминает, что их последний разговор был таким же, как и всегда. А ведь в тот момент она точно знала, что письмо уже в пути и что надежная швейцарская почта донесет это послание до адресата точно и в срок. Свои аккаунты в соцсетях она оставила без изменений, графа «Семья и отношения» не изменилась. Он мог видеть все, что делала Анна-Мари, если, конечно, приравнять учетную запись в социальной сети к реальной жизни. И потом эта командировка за океан, после которой она исчезла и теперь не подает признаков жизни. Интуиция подсказывает Андреасу, что она уже вернулась, просто по каким-то причинам молчит и скрывается. Но он не будет больше беспокоиться и каждые полчаса проверять телефон. Если Анна-Мари захочет, то она проявится сама. Дорога делает дугу влево и пересекает по мосту небольшую, но бурную речку.

Пот заливает глаза, Андреас отирает лоб рукой, опирается на металлические перила. Эта речка впадет через несколько километров в Ару, а она, в свою очередь, впадет в Рейн, а Рейн в Северное море, а потом… Потом начинаются масштабы, перед которыми сознание пасует, покорно поднимая руки. Однажды он уже видел такую речку. Тогда еще они жили недалеко от Лёйкербада. Он был простой горной деревней, только-только открывшей для себя выгоды международного туризма. Кажется, они с отцом ездили тогда в Сьон, зачем, сказать уже сложно, почти невозможно. Это случилось незадолго до того, как стало ясно, что Максимилиану потребуется особый уход и еще до того, как семья приняла решение о переезде в другой кантон. Для отца, видимо, этот переезд стал такой же границей, после которой все стало иначе. Жизнь стала другой.

Андреас помнит, как они зашли в строительный супермаркет. Отец говорил, что после смерти алюминиевого комбината этот магазин стал спасением для региона. В юности он грузил бочки с вином на железнодорожной станции, а потом прилежно относил заработанные монетки в банк. Потому что достоинство человека – это дела рук его, «ибо трудящийся достоин пропитания». Вот потому-то он так бережно прикасался тогда к мешкам с цементом и образцам кафельной плитки, к аккуратному штакетнику и плитам из ДСП, к электродрелям «Хилти», к рулонам с обоями, к оконным рамам, чугунным печкам, садовым скамейкам и металлическим чемоданам с наборами инструментов, от отверток и напильников до молотков и небольших портативных паяльников.

Пройдя весь строительный магазин насквозь можно было оказаться с другой его стороны, где начинался райский сад. Вокруг стояли стеллажи, на них располагались горшки и прочие приспособления для выращивания растений. Цветущая герань красовалась ровными рядами, так что покупатель мог выбрать себе куст попышнее. А еще Андреасу нравились мелкие цветы, сиреневые и фиолетовые, от них исходил резкий запах. За цветами стояли пальмы в кадках, потом небольшие пирамидальные деревца, магазин предлагал даже березовые саженцы! Затем покупатель оказывался на демонстрационной площадке, выложенной серым тесаным камнем. У родителей во дворе между камнями пробивается трава, а сама брусчатка – с трещинами и сколами, почти потерявшая форму. А здесь царила чистая геометрия, созданная для того, чтобы ложиться под ноги оптимальным образом.

Образцы брусчатки, запаянные в прозрачный пластик, были аккуратно сложены горками разных размеров. Андреас спросил себя, кому придет в голову купить один-единственный камень. Но потом он подумал, что, наверное, это даже очень неплохо – получить возможность разобрать окружающий мир на ровные единицы, а потом опять сложить их, но уже в совсем другом, только одному тебе ведомом порядке. От этой площадки дорожка, усыпанная серым мелким гравием, вела к образцу дома с треугольной крышей. По ступеням из идеально выструганного дерева они поднялись на широкую террасу, уставленную садовой мебелью, там стояли самые настоящие голливудские качели, словно из фильма, но только реальные, с ярким ценником. На нулевом этаже покупателей встречали кухня и гостиная комната с панорамным окном, выходившим на горный пейзаж, – горы, нанесенные на холст, натянутый на специальную раму. Кухонная техника демонстрировала готовность к работе, лестница, которая вела на первый этаж, скрипела под ногами как настоящая. Ванная и туалет, детская комната, спальня родителей, рабочий кабинет и библиотека, забитая одинаковыми книгами на странном языке (как позже выяснилось, шведском), – все это разрешалось рассмотреть, взять в руки, изучить ценник-спецификацию с длинным перечнем уточняющих критериев.