А. Миров - 0:2 В пользу в (б) реда

От фотографий женщина отказалась. Ушла в рахитичный УАЗик от последней возможности обрести снимки дочери. Потому и Мурик родителей знал исключительно в чужие лица. Как-то спросил, а где они, мама с папой, когда приедут?! Бабушка разговор прибрала. Да так нелепо, будто в спившемся баре на столы скатёрки разложили, такие с бахромой и вышитыми маками. Заваркин уловил, что тема сия характер носит болезненный, и впредь о членах семьи не расспрашивал, довольствовался смурным фотоальбомом.

Позже бабушкина подружка-соседка по вот такенному секрету, который размером с ржаное поле, сообщила, что мать с отцом уехали в город на заработки. Там, видать, обогатились до беспамятства. Деньги, они ж как зашелестят, так человек перестаёт слышать. И живёт глухим, не замечая ничего: ни душу свою, ни голос совести. На самом деле соседка-подружка и предположить не могла, как там на самом деле, зато взамен понятию имела завидные сновидения. Бывалыча такое привидится, хоть корреспондентов с канала зови, передач впрок настряпать. С какого? Да с любого. А лучше все, что вещания вещают, ибо подсознание подружки-соседки удержу не знает. Для бабушки сия трепотня служила развлечением. Особливо хорошо сны шли под дождь, когда не получалось гробиться на огороде. И никакой телевизор не нужон. Язык, тем паче чужой, не счётчик, пущай мотает.

Если страсть к болтовне вымочить в жалости, получается история, спешащая изо рта соседки в маленькие ушки Мурика Заваркина. Возможно помыслить, что никогда не стать пустым вракам ложью во спасение. Да вот бабушкина подружка к обманам и не тяготела. Она искренне верила, что говорит всем исключительно правду, только подзабытую. Посему словесными вывертами да событийными перипетиями, выталкивающими у слушателей от изумления глаза к темечку, старалась не приукрасить, а вспомнить, как же там снилось, ой, было… как же там было на самом деле?!

Когда б до женщины, потерявшей дочь и хмыря ейного, дошли сии литературные излишки, соседке-подружке грозило б разжалование не токмо из второго определения, но и из первого. В гневе бабушку даже чёрт боялся, все в деревне подтвердят. И надо ж такому приключиться, что внучок, живущий с ней бок о бок, из всех эмоций и чувств признавал единственно радость. В любых перепачканных горестями ситуациях Мурик первым делом цеплялся за хорошее. Не нарочно. Как будто даже не он цеплялся, а енто хорошее само ему в глаза прыгало. Улыбался всегда, если не губами, то мыслями, словно улыбка – его внутренний орган, взявший на себя обязательства пахать дольше сердца.

Даже когда бабушка внезапно переехала на небеса, Заваркин не плакал. Не потому, что не любил – любил, очень любил, но вопреки особо почитаемым традициям задыхаться от печали, счастливился, ведь его любимый человек не мучился и больше никогда мучиться не будет. Верил сильнее, чем в непересекаемость двух параллельных, что там действительно Царство. А памятуя бабушкин норов, сомнений не возникало в том, что небеса подогнали ей не только покои, но и придворных.

Мурик продал дом и рванул в столицу. Официально – исполнить завет родственницы: выучиться и стать человеком, неофициально – услужить велению души: найти маму и папу. И не из-за того, что они, как уверяла соседка, богатые и глухие. Потому что родители. Они же, грезил Заваркин, едва увидят своего сыночка, так тут же, не сходя с места, и прозреют ушами. А он их не простит – он на них никогда и не обижался. Потому что родители. Огорчало лишь то, что подружка, которая бабушкина, одна, почитай, остаётся. Она говорила, что дети её в городе живут-поживают.

– Но так это разве семья, ежели дышат порознь? – хмурясь рассуждал Заваркин.

– Нет, – отвечал себе, осуждающе покачивая головой.

А говорить о том, чего нет, если кто помнит, путь в мечтатели или в дурдом. Лично Мурик, как-то так сложилось, избрал обе дороги. И обеими пошёл. Уехал в столицу за семьёй, которой нет. Воображал под стук колёс поезда, какая она у него будет. Точно мама и точно папа. Обязательно бабушка. И, хотелось бы, любимая девушка. О деде Заваркину мысли в голову не приходили. Ибо для послевоенного поколения иметь дедов – роскошь.

Судьба не любит наглых, она им удивляется. Рок, зачем-то прозванный злым, оторопел от широты фантазий мальчугана, что богаче курятника династий не видел, и запихнул разнузданного мечтателя в ненавистный местными чинушами особнячок: в сумасбродную квартирку, где и потенциальные мама с папой имеются – чета Уськовых, и бабуля, но о ней речь позже, и девушка, в которую Мурик поторопился влюбиться. Опосля и дурдом нарисовался в качестве понужденного заработка. Откуда сегодня, как, впрочем, и всегда, сбегал Мурат Заваркин, так сказать, на обед.

Едва паренёк покинул убежище, как прихожая раззявила пасть, обнажив на пороге маленького старичка с лыжными палками. Из пригорюниться и возликовать Мурик, разумеется, схватился за второе. И тут же ещё и за молнию джинсов: уф, застегнул! Мог ведь и позабыть, как в тот раз. Ему, конечно, тут же напомнили бы. Как в тот раз. И после напоминали бы ещё долго, приплетая дурацкие прозвища навроде «Проветривающий мальчик» или «Невыдающийся эксгибиционист». Чего это он невыдающийся… да кто бы то ни было?! Заваркин насупился, но тут же обрадовался: зато он успел!

Даже положительный настрой, который Мурик таскает с собой везде и всюду, не помогает ему с организмом, коли тот заявляет о своих естественных потребностях на работе. Учреждение, где трудозанят Заваркин, предъявляет к сотрудникам, тем паче санитарам специфические требования. И ежели глубокие познания в случае должности Мурика возможно опустить, то от внимательности никак не избавиться. Чревато потерей собственного здоровья. Дурдом натуральный. Пациенты – люди сплошь нервические, и хоть Наполеоном, вопреки популярным толкам, ни один себя не считает, к нападениям и атакам относятся весьма положительно. Особливо сзади и когда меньше всего ждёшь.

И пусть нрав контингента буйный, а у самых улыбчивых буйнее буйного, связывать всё одно гуманность не разрешает. В редких случаях, конечно, подарят исключение: скрутят и к койке прикрутят, но обычно приходится самому выкручиваться. Тут не то что в комнатку унитаз проведать, вздохнуть и выдохнуть не всегда получается без пытливых глаз, поблёскивающих безуминкой и, что ещё страшнее, выдумкой. Одно дело по-быстрому отскочить, так сказать, после чая, тогда, надежда есть, больную голову никакая идея посетить не успеет. А когда терпеть нет мочи, как почитать приспичило, вот уж, будь добр, только на себя и рассчитывай. Ну ещё на везение и мудрость, вынесенную опосля чтения. Эх, был бы он таким же крепким молодцем навроде Сени Семечкина, иной раз прикидывал Мурик. Вот тогда дозволено не токмо на свою юркость, но и на силушку положиться. А его телу из самообороны был доступен единственно бег. Им Заваркин и спасался, приучив желудочно-кишечный тракт срабатывать чётко в обеденный перерыв. Благо арендуемая им комнатка в квартирке номер 12 хранилась в особнячке, что жил – не тужил рядышком с дурдомом.