Константин Дар - Сакура

Количество мест в камере более-менее соответствовало нам и мы впервые могли вздохнуть уже более свободно, если так можно выразиться. Сергей занял самое козырное место, которое ему с готовностью уступили, признавая его лидерство. Тот на правах старшего распределил каждого по местам, указав мне на нижние нары напротив себя у окна и таким образом приблизив к себе, давая понять своё расположение. С его решением споров также не возникло, а я, воспользовавшись ситуацией, попросил положить Виктора надо мной, на второй ярус. Сергей великодушно кивнул головой, лишь неодобрительно бросив косой взгяд на подельника Виктора, уже неуклюже взбирающегося на третий ярус над Виктором. Он стукнул его кулаком по ноге, когда тот случайно зацепил его:

– Осторожней!

Из-под потолка раздалось недовольное и неразборчивое бубнение:

– Чего-чего? -переспросил Сергей, нахмурив брови и грозно взглянув наверх.

– Ничего, -с неохотой ответил верхолаз и затих, очевидно обидевшись.

– Ты, блин, смотри у меня!..-незлобно пригрозил тому Сергей и поглядев на нас с Виктором чуть не подавился со смеху, тщательно сдерживаясь, чтобы не выдать своих чувств и приложив свой палец к своим губам. Мы еле сдержали приступ хохота, закрывая рты…

Там нас подержали где-то около двух недель, очевидно формируя группу, для дальнейшего этапирования и ожидая соответствующей даты. Нас практически никто не беспокоил и мы могли делать почти всё что угодно, в разумных пределах, конечно. Даже могли устроить себе дневной сон, не страшась понести за это наказание, чего нельзя было сказать о Глазове. Сначала мы опасались спать днём, а затем, когда поняли, что за это наказания не последует-уже спали в открытую. Никаких хлопот надзирателям наша камера не доставляла и нас не трогали, лишь проводили соответствующие проверки и кормёжку, согласно внутреннему тюремному расписанию. На удивление даже никто не визжал истошным и истерическим криком на продоле типа: Подъём! -или-Отбой! Однако и на прогулки нас тоже не выводили, хотя мы от этого особо не страдали. Окно было довольно просторным для тюрьмы и не забитым с улицы-так что мы могли видеть небо через решётку и небольшой ряд колючей проволоки, очевидно тюремное ограждение. Больше увидеть ничего не удавалось. Свежий воздух бесприпятственно поступал к нам и мы уже не задыхались от паров собственных тел и табачного дыма, хотя и было очень жарко-подходил конец августа.

В целом, если не считать напрягов с передачами и наших понемногу иссякающих запасов, казалось, что мы ещё и неплохо сидим. Некоторые даже умудрились поправиться на лице, что явно было заметно. По поводу кормёжки невольно шутили, что так можно сидеть. Отношения в коллективе были ровными и, можно сказать-дружными. Делить нам было нечего, а ругаться и ссориться из-за пустяков не имело смысла. У нас, как я уже говорил, появился добровольный шнырь, в обязанности которого входила ежедневная уборка-так же его можно было попросить приготовить кипяток, что тот с готовностью и чуть-ли не с радостью исполнял. Иногда даже возникало желание остаться здесь, для отбывания срока… Однако дата этапирования была назначена-о чём нас загодя уведомили конвоиры и мы с некоторым сожалением даже покидали эти стены. Когда пришло время, нас вновь погрузили в автозеки и повезли на вокзал, повторяя уже знакомые нам процедуры. Единственным плюсом, наверное было лишь то, что людей на этот раз было значительно меньше и мы могли уже более комфортно расположиться, если так можно выразиться…

Через несколько часов поезд остановился и была выгружена часть заключённых, прибывших к месту отбывания своего наказания-нас же повезли дальше и спустя ещё некоторое время, так же выгрузили из вагона.

На улице ожидали автоматчики с собаками на привязи. Пока шла разгрузка нас заставили присесть на корточки и, положив вещи наземь-завести руки за голову. Далее была произведена перекличка и сверение личностей с сопроводительными документами. Передав нас другому конвою и получив необходимые подтверждающие документы и подписи, вагонные провожатые захлопнули двери.

– Граждане осужденные, вы поступаете в распоряжение конвоя. При попытке к бегству будет применено огнестрельное оружие, -предупредил нас, очевидно старший конвоир. Далее он объяснил правила передвижения и особо подчеркнул, что по сторонам смотреть категорически запрещается. Затем был отдан приказ подняться и, взяв свои вещи двигаться, выполняя команды и распоряжения конвоя. Где-то около километра мы шли под окрики и то и дело стращяющие рычание и лай собак. Может быть расстояние и было значительно меньше, однако для людей довольно долгий период времени практически не двигающихся путь показался очень долгим, длинным и утомительным. Поэтому, когда мы подошли к воротам и дверям в административном здании колонии-мы невольно вздохнули с облегчением. Через КПП нас ввели внутрь и также заставили присесть на корточки, но уже в внутреннем дворе колонии. Ноги сводило от непривычной нагрузки, а лёгкие готовы были разорваться-то и дело кто-нибудь из нас заходился кашлем и все пытались привести дыхание в порядок, поборов одышку. Интересно было бы посмотреть-далеко ли хоть кто-нибудь из нас убежал в тот момент?..

Точно также была проведена перерекличка, сверение документов, обмен подписей и нас передали другим конвоирам с дубинками, но уже без автоматов и собак. Те, отдав приказ подняться, проводили нас к мрачному строению с выбеленными, но грязными бетонными стенами. Всего нас было человек 15—20.Внутри строения, чем-то напоминающего тюрьму, нас завели в камеру и захлопнули двери.

Камера значительно отличалась от тюрьмы-не было никаких нар, посреди стоял длинные узкий стол, вмурованный в пол, а по обе стороны узкие скамьи, так же неподвижные. Вход в камеру преграждала дополнительная решётка, ограждающяя дверь с трёх сторон. С одной стороны этой решётки находился туалет, а другой же угол был свободен.

Побросав наши вещи у стен, мы сели на скамейки и стали переводить дыхание, пытаясь прийти в себя-курить пока никому не хотелось. В камере имелось узкое окно, вытянутое горизонтально. Оно также было зарешёчено и застеклено непрозрачным стеклом, которое могло пропустить лишь дневной свет и ничего более. Так же имелась форточка, которую можно было либо открыть, либо закрыть. Спустя какое-то время нас накормили, провели проверку и оставили в покое. Кто провалился в сон или дрём, прислонившись к стене или положив голову на скрещенные руки на столе, кто-то принялся тихо прогуливаться по камере по узкому и маленькому пространству…

Утром нас накормили, затем провели проверку и вывели в прогулочный дворик, состоящий из бетонных стен по периметру и зарешёченный сверху. Так же как и в тюрьме, над нами иногда прохаживался надсмотрщик и следил за тем, что мы делаем. Наведался к нам человек явно осужденный, но держался он вполне свободно и с ментами говорил на ты, что нас несколько озадачило. Оказалось это был нарядчик. Он по очереди стал задавать нам какие-то вопросы, заполняя карточки, а затем, когда закончил своё дело, разговорился со одним из своих земляков, москвичём, расспрашивая того о последних городских новостях. Утолив своё любопытство-он удалился, без чьего-либо сопровождения, как бы сам по себе. Дверь за ним захлопнулась и раздался скрежет закрываемых засовов. В общей сложности там мы провели 2—3 суток, по истечении которых нам приказали выходить с вещами. Затем нам были выданы чёрные робы, состоящие из нательного х/б белья, куртки и штанов, кирзовые сапоги и какие-то шапки, наподобие кепок-вид был ещё тот, конечно. Практически никому размер не подошёл и каждый приспосабливал эту одёжу под себя, кто как мог. Наши вещи были подвержены досмотру, а одежда, в большинстве случаев-изъята.