Дарья Решетникова - Present Invisible

А ещё я вспомнил, как подростком спускался в подъезд и наткнулся на пьяную пару. Вернее, нет, всё было не так. Я вышел из квартиры, твёрдо вознамерившись явиться на уроки без опозданий. Но обстоятельства не предоставили мне такой возможности.

Я услышал громкий пьяный монолог, суть которого разобрать было сложно, но оратор был явно чем-то недоволен. Я даже увидел его фрагмент в тельняшке сквозь перила и замер, принимая решение – проскользнуть мимо него на свой страх и риск или на цыпочках подняться на пролёт выше и вызвать лифт. И за второй вариант проголосовали 99% нейронов моего мозга, но в этот момент тельняшка отклонилась, и картина обрела совсем другой смысл. Пьяный сидел на ступеньках, а чуть ниже лежала девушка. Тоже на ступеньках. Её затылок не очень удобно устроился на колене юноши в тельняшке, а стеклянные глаза смотрели вверх, прямо на меня. Вернее, смотрели они вникуда – было ясно, что девушка не то мертва, не то не в сознании. Но это было настолько жутко – она смотрела прямо на меня, и я уже не мог уйти.

Я спустился и спросил, что произошло. Тельняшка запричитал, что они вышли покурить, а она упала, пару раз, задыхаясь, что-то пыталась сказать, и вот больше не шевелится.

– Сердечный приступ, скорее всего, – уныло и безучастно констатировал курящий в углу сосед, присутствия которого я сперва даже не заметил, – я вызвал врачей, должны приехать.

Девушка не дышала. Она была всего на пару лет старше меня. Я чётко помню чёрное «каре» и бледно-голубые глаза. Несколько раз, пока мы ждали врачей, она внезапно приходила в себя, но из-за жуткой аритмии никак не могла отдышаться. Я попросил её постараться успокоиться, пытался напоить водой из бутылки. Она отчаянно старалась что-то сказать, махала руками, затем снова замирала и в одно мгновенье превращалась в обездвиженную куклу без признаков жизни.

Я спросил тельняшку, что она пила, или, может быть, не пила. Тельняшка заплетающимся языком выдавил сквозь слёзы:

– Это моя ссамая любимая женшшщина! – и, видимо, припомнив курс оказания первой помощи, стал давить ей на грудную клетку, прямо на ступеньках.

– Понятно, а пила она что? – я отстранил его, чтобы он не сломал ей позвоночник от усердия.

– Нни-че-го не пила она, я пил, а она не пила, мы покурить вышшшли…

– Слушай, – я понял, что он врёт, – сейчас сюда приедут врачи, и они могут ей помочь. Ты видишь, что ей совсем плохо, вполне возможно, что сердце откажет раньше, чем её довезут до больницы. Если ты не скажешь им, из-за чего это – они не смогут ей помочь.

Девушка снова пришла в себя на несколько секунд, и тельняшка начал объясняться ей в любви. Она всё ещё о чём-то просила жестами, и на этот раз ей удалось сказать одно слово – «курить».

– Куда тебе курить ещё, – уныло подал голос сосед из угла.

Она запротестовала и стала дышать ещё чаще, и я подумал, чем чёрт не шутит, может, ей станет лучше. Я сказал тельняшке, чтобы он дал даме закурить. Тельняшка порылся в её кармане, извлёк пачку тонких сигарет, прикурил одну и несколько раз пронёс её мимо губ девушки, потому что, судя по всему, в его глазах девушек было несколько. Я отобрал сигарету, пока он не прожёг любимой глаз, и протянул девушке сам. Она затянулась, и это произвело должный эффект. Либо никотин восстановил привычное состояние её организма, либо она немного успокоилась, но факт остаётся фактом: я услышал, что её дыхание зазвучало ровнее, и она стала чаще приходить в себя.

Прошло ещё около пятнадцати минут. Потом приехали доблестные доктора, тоскливо огляделись и поинтересовались, кто девку спустит к машине. Я был ужасно зол. Не на кретина в тельняшке, который чуть не убил человека своим тупым ожиданием чуда. Не на соседа, который молча курил в углу всё это время и принёс воды только по моей просьбе. А на двух быков в белых халатах, каждый из которых мог с лёгкостью её поднять. Видите ли, это не входило в их обязанности.

Я сказал:

– Не знаю, вот в этой квартире бабка живёт полупарализованная – может, она спустит, раз больше некому.

Один из быков уставился на меня, переваривая эту мысль, потом недовольно смерил меня взглядом и сказал напарнику: «ну чо стоишь, неси носилки».

Девушка пришла в себя и снова впала в панику. Я протянул ей сигарету (это была уже пятая, они все успевали дотлеть прежде чем она затягивалась). Девушка выпустила дым губами и указала мне на свою поясную сумку. Я только сейчас заметил её и подумал, что возможно, там лежат какие-то лекарства, и это хоть немного прояснит ситуацию. Я подал сумку ей, и она достала… шокаладку. Я машинально помог ей справиться с обёрткой, полагая, что фокус с сигаретой прошёл на «ура» – возможно, и шоколад возымеет должный эффект. Я отломил две плитки, держа их кусочком фольги – чтобы не прикасаться грязными пальцами, и подал ей.

Она сказала: «это тебе». Это всё, что она смогла сказать перед тем, как снова отключиться.

Потом вернулись медики с носилками, погрузили её, как мешок, и скрылись в лифте. Сосед уполз в своё логово, тельняшка остался на ступеньках, причитая что-то про самую любимую женщину.

А я шёл мимо школы – к песчаным каньонам, с обломком молочного шоколада в обрывке фольги.

Мне очень хотелось, чтобы её спасли.

Аарон: 27 июня 2003 года

Мы придумали название этому чудесному месту. Бакс звонил друзьям, объясняя дорогу. Но путь сюда сложен и тернист. И удивительно красив. Сначала ты сворачиваешь в подворотню и оказываешься в каком-то параллельном измерении, потому что тут стоят ветхие домики и ходят трамваи. Потом бежишь через рельсы в неположенном месте, оглядываясь на пустой ДПСный «стакан» и готовясь прибавить скорость, если он не пустой. Потом идёшь вдоль забора с Джоном Ленноном и ещё какими-то картинками, мимо танцевальной школы с большими окнами и замедляешь шаг, чтобы послушать Шопена и поглазеть на прыгающие облачка юных балерин. И, наконец, выходишь на финишную прямую – переулок между бараками и кружком авиамоделистов, где во дворе – дореволюционная плитка с клеймами, а по утрам жужжат самолётики, что особенно нервирует с похмелья. В общем, Бакс ещё плохо ориентировался во всех этих достопримечательностях, а я уже утратил дар красноречия, поэтому друзья не понимали, где мы находимся и переспрашивали раз за разом. Бакс долго говорил, жестикулируя, потом замер и спросил: «где Катманду знаешь? Ну так вот, это где-то рядом». Так дом в глубине города был наречён гордым именем Катманду.

Аарон: 30 июня 2003 года

Миа оторвалась от своих драгоценных книжек и приехала. По нашей просьбе, привезла всякой смешной одежды. Яник накрасила Миккину рожу с трёхдневной щетиной, после чего он влез в платье Мии (которое на нём не сошлось на спине, и по этому случаю кто-то даже отвесил Микки комплимент, что у него грудь больше), Миа нарядилась в чёрное бархатное платье до пола, Яник – в шубу с нарисованными языками пламени и надписью «from hell», и мы пошли по ночным фавелам штурмовать ларёк. Удивительно, что нам не набили морды местные гопники.