Валентина Хайруддинова - Когда я исчезну

Говорить нам приходилось немного громче, чем обычно, чтобы перекричать гул ветра.

– Пойдешь в поле – возьми лепешку, перекусишь, – Лапка виновато глянула на меня.

Она чувствовала себя виноватой из-за пикника, ведь погожий день нужно использовать для дела.

– Надеюсь, Твердолоб тебе поможет сегодня? – спросил Бормот.

– Конечно.

«Конечно» являлось правдой лишь наполовину, но мне не хотелось, чтобы из-за моих жалоб Бормот лишился удовольствия прогуляться к морю. Вот если бы он сам захотел… Однако Бормота мой уверенный ответ убедил – он замурлыкал песенку и затоптался на месте от нетерпения.

Но вот сборы закончились – общество во главе с Бормотом, весело и громко поющим о капустке, по засыпанной мелкими камнями дороге направилось к обрыву, к горной тропе, ведущей к морю.

Я смотрел им вслед: сгорбленная худая Спица наклоняется вперед, преодолевая порывы ветра, рядом семенит – полосатый хвост трубой – Царап, Лапка идет быстро, легко. Мерзлика, естественно, на таком расстоянии я не видел. Бормот, поэт и исполнитель собственных сочинений, вновь запел, но уже не о капустке, а на тему дня:

Шагаем к морю на пикник,

Послушать шум волны.

Кто к тропкам горным не привык?

Не мы, не мы, не мы!

Прогулка в солнечный денек

Любимое занятие!

Крута тропа, и путь далек,

Но я иду с приятелем!

Пел Бормот бодро, вкладывая в исполнение всю силу голоса. Правда, иногда немного фальшивил.

Путники удалялись, вот уж и ослика не слышно. Тут из кустов, росших вдоль дорожки, выскочили еще два обитателя, черный и каштаново-белый, – и присоединились к шествию.

Я остался один. Это случалось редко, поэтому одиночество ценил. Как продолжить день, я еще не решил, потому, присев на крыльце, принялся составлять план действий до ужина. Допустим, удовольствия оставим напоследок. Итак, огород. Уже месяц обитатели трудятся на дальних полях, осваивая новый клочок земли. Утром мы сделали довольно много: вывезли три тележки камней, и, если бы Твердолоб не заявил, что лямка плуга натерла ему живот, вывезли бы еще столько же. Расчищенный участок я уже начал перекапывать, хотя мог бы перепахать его быстрее с помощью плуга, но в него нужно кого-то запрягать. Земля не слишком поддавалась лопате, и я, покинутый Твердолобом, решил немного передохнуть, заодно перекусить. Ну, будем считать, что передохнул.

Я поднялся по ступенькам, открыл дверь и оказался в комнате, которую большая печь делила на кухню и столовую. То есть печь делила часть пространства: по сути, все-таки оно состояло из одной большой комнаты: кухни и столовой одновременно. Печь – огромная, обложенная серым камнем, с топкой, поддувалом, большим отверстием – духовкой в том боку, что находился на стороне кухни, заняла чуть не четверть помещения. Рядом с печью находится стол, на нем – разная утварь, на стенах – полки, на которых Лапка симметрично расставила глиняные чашки и блюдца. Посередине – еще один стол, огромный дубовый, предназначенный для приготовления еды. На стене, слева от двери, прибиты крюки для одежды. Окна, расположенные на правой стене, хорошо освещали пространство кухни. С северной стороны в доме вообще нет окон потому, что наш частый гость – ледяной северный ветер. Немного дальше расположилась дверь в кладовую, где хранятся запасы еды. В глубине комнаты стоит и третий стол, за которым мы едим. Вокруг него – стулья и скамейки. Справа и слева – лестницы на второй этаж, где находятся спальни. Между лестницами – большой камин, что топили каждый день, ближе к вечеру. Его труба хорошо грелась, давая тепло спальням, потому за этой трубой мы складывали дрова для сушки. У камина приютилось кресло-качалка, на полу, у самой каминной решетки, – вязаный половичок. Обычно по вечерам все общество собиралось возле камина. Каждый находил дело: я мастерил что-нибудь, Спица и Лапка пряли, шили или вязали, Царап расчесывал Пиона, Бормота или даже Твердолоба, Мерзлик чистил семена тыквы и подсолнуха. Он вообще выполнял всякую работу, требующую маленьких и цепких лапок. Мы разговаривали о погоде, планах на завтра, при этом удовольствие нам доставлял горячий шиповниковый чай, который пили после ужина.

Я прошел к печке, налил в грубо слепленную глиняную чашку из горячего чайника чай, взял кусок пирога, заботливо припасенный для меня Лапкой, и вновь присел на ступенях крыльца.

Крыльцо спускалось пятью ступенями на три стороны – на север, юг и запад. Это сделано для нашего удобства: с северной стороны располагались мастерские и конюшня, если спустишься с крыльца, попадешь на дорогу, ведущую к разрушенной башне и к спуску на пляж.

Я сидел на ступеньках, ведущих на запад, в крошечный дворик. Прямо передо мной, за невысокой живой изгородью, раскинулось пространство, вымощенное круглыми камнями. В глубине дворика находился родник. Воду родника поглощала земля, но часть влаги оставалась на дне, выложенном принесенной с морского берега галькой, образуя маленький мелкий пруд.

Я ел пирог и думал, чем стану заниматься. Сначала пойду в разрушенную башню, потом отправлюсь копать, после займусь изгородью. Пожалуй, для удовольствий останется не так уж много времени, только перерыв на обед. Но это неважно. Я разведу в поле костерок, испеку картофель, буду доставать картофелины палкой из золы, перебрасывать их в ладонях, чтоб остыли. А потом лягу на спину, положив руки под голову, стану смотреть в низкое серо-белое небо. Вот так.

Допив шиповниковый чай, я прикрыл дверь в дом и пошел по той же дороге, по которой ушла на пикник честная компания.

На полпути к тропе, что вела на морской берег, на вершине скалы находится старая-старая разрушенная башня. По форме своей она напоминает шахматную фигуру – ладью, только дырявую. Дыры эти – бывшие окна – результат труда времени и непогоды. Камень обрушивался, дыры становились все больше, поэтому при ветре в башне гулял страшный сквозняк.

Привычно поднимаясь по узким степеням, я задумался. На огородах мы выращиваем тыкву, капусту, помидоры, – овощи, которые являются основными продуктами питания. Тыкву, например, пекли, тушили, жарили на завтрак, обед и ужин. Еще сушили кусочки тыквенные семена для Мерзлика. А пристрастие Бормота к капусте заставило и нас полюбить ее во всех видах. Я и Твердолоб ели все, но, конечно, – в разных количествах. И все-все без исключения обитатели любили пирожки, которые, однако, пеклись не так уж часто. А дальние огороды дадут возможность выращивать больше пшеницы, чтобы иметь муку для этих самых пирожков. Впрочем, можно ничего и не посадить в ближайшее время: без Твердолоба, симулянта несчастного, работать придется медленно.