Валентина Хайруддинова - Когда я исчезну

Глядя на затухающий костер, я предался воспоминаниям – грустным призракам детства. Своего появления в обители я не помню. Просто однажды по чьей-то злой воле маленький мальчик вдруг оказался один на один с непонятной жизнью. Первые впечатления до сих пор заставляют сердце сжиматься: злой ветер, продувающий насквозь, жесткая скамья в холодном доме, где я сижу одиноко. Не представляю, сколько прошло времени, пока я стал осознавать, что я – это я. Попав в обитель ребенком, я ничего не понимал. Позже пришло осознание: неуютное жилище – мой дом, люди и животные – моя семья. Первое время я страдал, много плакал. Меня всюду сопровождали мрачные взгляды, но чьи они, я не видел.

Существование голодного, продрогшего малыша изменилось в один день и уже навсегда с появлением в обители тетушки Веснушки. Трудно передать словами, как я ей благодарен! Вспоминаю – и воображение живо рисует образ маленькой светловолосой улыбчивой женщины с круглым лицом и милыми ямочками на пухлых щеках. Веснушка, я теперь это понимаю, спасла меня, научив следовать главной заповеди: не падай духом и трудись. Помню, накормив меня, тетушка Веснушка сказала: «Голодным ты не будешь, пока я здесь. Но может так случиться, что уже завтра я исчезну. Нужно научиться существовать, малыш, раз уж ты оказался здесь».

К счастью, Веснушка не исчезла «завтра». Я старался помогать ей, и она ценила любую мою помощь, хвалила и приговаривала: «Надо искать способы жить лучше. Ягоды и грибы – хорошо, но не очень-то ими насытишься. А пирожки с тыквой – славная еда, потому давай-ка выращивать пшеницу и тыквы? Надо работать согласованно, всем вместе. Знакомься с другими обитателями, не оставайся один».

Первое время, кроме меня да появившегося в те времена в обители Бормота, никто не помогал тетушке. Хотя обитателей, которые жили тогда, я не помню: однообразные лица слились для меня в одно. Но пока рядом находилась Веснушка, остальные меня мало волновали. Только Бормот стал моим другом; он, как и я, задержался в обители надолго.

Иногда я спрашивал Веснушку: «Почему все так устроено? Зачем я тут?» Тетушка попыталась мне, ребенку, объяснить устройство нашей жизни, однако ее туманные рассуждения заставляли задумываться еще больше.

Пожалуй, следует рассказать еще об одном обитателе, которого я запомнил. Старик – так его звали. Он симпатизировал Веснушке и мне. Обычно наши со стариком беседы случались утром или вечером, когда я топил печь, вменив себе это в обязанность. Старик постоянно мерз и проводил возле печи все время. Мне нравилось выслушивать его философские рассуждения, хотя я понимал далеко не все. Старик говорил, что обитатели не видят смысла в улучшении жизни: сама жизнь в обители – призрак.

Когда он исчез, я настойчиво спрашивал тетушку:

– Куда уходят обитатели? Куда ушел старик?

Но тетушка лишь качала головой.

Именно Веснушка научила меня тем правилам, которым следовала сама. Я, как могу, до сих пор соблюдаю их, будучи уверенным – только эти неписаные законы позволяют нам не голодать, не страдать поодиночке. Правил немного: «Трудись на благо обители», «Будь терпелив», «Помогай другим», «Создавай новое, улучшай уже созданное». Потом, годы спустя, я вывел еще одно: «Живи так, как будто никогда не исчезнешь».

Солнце светит, надоевшего гула моря почти не слышно. Картофель готов. Я достаю черные кругляшки, счищаю кожуру и ем горячую перламутрово-белую рассыпчатую мякоть.

Воспоминания не хотят отступать, а может, я не хочу отпускать их. Давно нет рядом доброй тетушки, нет Старика. Откуда пришли, куда пропали? Один из главных вопросов, на который у меня нет ответа.

Не хочу, не могу вспоминать страшный день, когда, проснувшись, я не нашел Веснушки ни на кухне, ни в огороде. Но я уж повзрослел и, главное, теперь моя жизнь в обители имела опору: я знал правила, научился терпеть и трудиться, а терпение и труд – верные помощники в любом деле.

Как-то в обители появился Орех, пожилой угрюмый человек. Голова его, совершенно лишенная волос, бугристая, обтянутая сильно загоревшей кожей дала ему имя. Мрачный, молчаливый пессимист, первое время он не общался ни с кем, потом пришел в себя и принялся рассуждать. Со временем он вывел свою теорию, условно названную им теорией «сотворенного зла», суть которой состояла в следующем: там, где ты существовал ранее, ты совершил что-то ужасное, за это наказан обителью. Я все отыскивал в этой теории «нечто», стараясь разглядеть частичку общей картины, которую хотел создать. Вообще, обитель, по-моему, способствует склонности к философствованию. Я стараюсь бороться с этим, ведь пользы от философствований мало. Беседуя с Орехом, против своей воли оказываясь вовлеченным в споры, я пытался тоже объяснить сущность происходящего.

Возразить ему я мог легко:

– А животные, а дети? Что такого ужасного могли они совершить?

Орех задумчиво отвечал:

– Это – слабое звено моей теории. Но согласись – за что еще живые существа могут быть обречены на одиночество, холод, вечный туман, дождь, морской гул и самое главное, самое страшное – неизвестность. Никогда не знаешь, кого не увидишь утром.

За что? Неужели и правда за какие-то страшные преступления? Но доказать свою правоту не смог и Орех: исчез. Просто как-то дождливым утром не спустился к завтраку.

С тех пор, как я посчитал себя достаточно взрослым, чтобы взять на себя самую большую часть работы, я приобрел возможность влиять на течение жизни в обители. Я соблюдал и хранил законы, заставил их действовать, работая и получая результаты труда.

Когда я смог это сделать, доказывать правоту своих принципов на словах стало излишне, ведь самое убедительное доказательство – личный пример.

Солнце по-прежнему сияет, гул моря не раздражает. Я смотрю на небо и не перестаю удивляться, какое оно сегодня синее. Перевожу взгляд вдаль и вижу две белые точки – это козы, пасущиеся на опушке леса. Они на пикники не ходят: на морском галечном берегу для них нет ничего интересного. В лесу же полно еды, которую козы приносят в обитель: любимые яблочки Твердолоба, ягоды шиповника, дикую ежевику.

Вот козы бегом направились к оврагу, скрылись в нем, а потом очень быстро показались вновь. Энергии у них – позавидуешь. Опять овраг – козы исчезли, минута —появились, наперегонки побежали к дому. Раз так резво бегут, значит, налегке. А я-то надеялся завтра соблазнить Твердолоба принесенным ими угощением!

Я перевернулся на спину, закрыл глаза, предоставив солнцу слепить меня сквозь сомкнутые веки, сколько ему угодно.

Козы отвлекли меня от высоких материй, чему я обрадовался. Достаточно посещений башни, где раздумья наваливались на меня все скопом, не чувствуя отпора. Теперь же целесообразнее, как говорит Бормот, просто отдохнуть, не мучая себя, набраться сил.