Анастасия Колесинская - Светлоглазая и Математик

– Забавно. Значит те, кто читает между строк, думают, что все книги об одном и том же, – сделал вывод Математик, вытаскивая с полки свой любимый энциклопедический словарь. – И вряд ли им нравится читать. История-то очень скучная.

– Те, кто читает между строк, не только о книгах так думают, – ответила Светлоглазая и, опустившись в мягкое кресло, начала читать сказку о стае солнечных лисят, которую пару дней назад купила на ярмарке. – Им же хуже.

Моя утренняя пробежка от прошлого начинается с первого шага в новый день. Я делаю глоток обещаний: повторяю, что все, что вчера лишало меня спокойствия, осталось позади. Я затягиваю шнурок угроз самой себе потуже. Я готова бежать.

И пусть, пролетая по рассветным улицам моего города, я не замечаю сегодняшнего дня. Пусть я споткнусь именно потому, что оглядываюсь. Пусть сегодня превращается во вчера так быстро, что я дышу им вместо воздуха. Пусть. Пока я не нашла более удобной дорожки. Пока я не знаю, как не подвернуть ногу, наступив во вчера, хотя обязательно узнаю. Потом. Это все равно гораздо лучше, чем темнота, которой была моя жизнь прежде. Солнце взошло. Уже почти взошло…

Каждый день, когда я просыпаюсь и выхожу на пробежку, я убегаю от своего прошлого, будто огромное чудище пожирает мое будущее. Я убегаю от него в панике и страхе, снова и снова повторяя себе, что это лишь легкая утренняя пробежка.

– Ты снова заболела, – сказал Математик калачику под одеялом, который, по его разумению, был Светлоглазой.

– Похоже на то, – грустно ответил калачик, – ты дашь мне лекарство?

– Дам. Но ты помнишь, что оно лечит только симптомы, а не последствия?

– Помню, – калачик грустно выдохнул. – Ты идешь?

И Математик, как был (в клетчатой рубашке и колючем свитере в ромбах, в грязных брюках и ярких, полосатых носках) вдруг сорвался с места, разволновал одеяло, забрался под него и крепко-крепко обнял Светлоглазую.

И они лежали молча, почти не двигаясь, ожидая, когда волшебное математическое снадобье начнет действовать.

Однажды я совершенно случайно попала на концерт молодой пианистки. Он проходил в крошечном зале цокольного этажа. Народу туда набилось столько, будто в том помещении сам Звездный Архитектор отпускал грехи. Над потолком медленно покачивались бумажные флажки, становилось то невыносимо душно, то холодно. Но это все неважно! Лучше музыки я не слышала ни в больших залах столичных филармоний, ни проходя мимо консерваторских классов, ни в остроконечных церквах. Никогда в жизни. И никогда после нее не услышу.

Музыка переливалась из одного хрустального сосуда мысли в другой. Она то трепетно вздрагивала, то летела вперед без оглядки, то мягко сворачивалась у меня на коленях. Люди закрывали глаза и не могли поверить, что это происходит с ними. Я закрывала глаза и тоже не могла поверить. Из-за толпы мне не было видно пианистку, но я думаю, что она улыбалась. Я надеюсь, что она улыбалась.

И вот прошло время. Концерт закончился давным-давно, оставшись одним из самых сильных воспоминаний, что только натянулось тугой струной в моей голове. Если по этой струне ударить, оно вибрирует, и все вокруг тоже отдается вибрацией.

Самое сильное мое воспоминание о том, что музыку, слова, поступки, закаты, встречи и вкус мороженного на языке нельзя удержать. Они выскальзывают и уходят. Музыка – лучшая иллюстрация времени.

Как бы то ни было, концерт давно закончился, продолжаясь лишь в моих беспокойных мыслях. Закончился навсегда. Как школа, разговоры с папой и сегодняшний чай. А у меня нет для него даже толковой истории. И что бы я не рассказала, это его не вернет.

– А вот меня привлекают рыцарские ценности, – сказал как-то Математик, пока Светлоглазая раздумывала, стоит ли этот день усилий, прикладываемых для подъема с постели, – честь, доблесть, смелые и отчаянные поступки во имя тех, кто дорог сердцу…

Светлоглазая неспешно перевела взгляд с носков своих домашних туфель внизу кровати на Математика. Кажется, она была бы удивлена, если бы у нее хватало сил удивляться.

– Ты же понимаешь, что средневековье – это грязное и мерзкое время? Что идеалы рыцарей подчас были весьма сомнительны: они рубили крестьян направо и налево, не мылись годами, были вечно пьяны и подвиги их чаще всего заключались в совершенно непривлекательных войнах друг с другом?

– Конечно, понимаю, – беспечно улыбнулся Математик, – я изучал углубленный курс истории. Но, Светлоглазая, я же имел в виду ценности! То, что ценно и сейчас. Не вижу смысла тащить за собой в светлое будущее всякий мусор.

– Наверное, со мной никогда не случится ничего хорошего, – вяло сказала Светлоглазая Математику как-то под вечер, высунув голову из-под серого пледа. – Чудо не приходит в твой дом само по себе – ради чуда нужно постараться. А у меня нет сил на старания. Я просто лежачий камень, под который вода не потечет. Никогда.

– Ну… Зато если начнется потоп, то я смогу взять тебя, поднять над головой, и ни один из нас не намокнет, – на полном серьезе сказал Математик. – И поверь, с точки зрения моего друга Физика, это уже еще какое чудо.

Также, в перечень обязанностей Математика и Светлоглазой входило спасение мира от парадоксов. Уж больно били эти странные штуковины по Вселенной, расширяя ее бесконечными петлями нелогичности.

Казалось бы, разрешение парадоксов должно было быть куда более приятным занятием, чем, скажем, сражение с монстрами Логических Ошибок или тварями Бездны. Но куда там! Ни Математик, ни Светлоглазая не понимали, что же было раньше: принцесса или дракон? Или что делать с тем, что социологические исследования сообщают, что верить социологическим исследованиям не стоит? Или с непониманием того, станет ли всемогущий Звездный Архитектор проектировать здание, которое невозможно спроектировать?

Но даже это беспокоило их куда меньше, чем то, что люди, которые говорят очень много, сообщают при этом куда меньше людей, которые говорят очень мало. Но было бы лучше наоборот?

– Ты что, правда дружишь с демоном? – удивилась Светлоглазая в первый день знакомства с Математиком.

– Ну да, – спокойно ответил Математик, – давненько уже. Даже с двумя, хотя с Демоном Лапласа мы скорее приятели. Отличные, к слову, ребята. У Демона Максвелла и семья очень милая. Хочешь, познакомлю?

– Нет, спасибо, – буркнула Светлоглазая себе под нос. – Да и вообще. Это у тебя просто экзорциста нормального не было.

Демон Лапласа, конечно же, знал об этом разговоре, как знал обо всем на свете. Возможно, именно поэтому, как ни парадоксально, однажды он захотел помочь Светлоглазой.