Олег Захаров - Метод ненаучного врачевания рыб

Мирон хватился пропажи уже к вечеру. Небритый, посеревший лицом, он, втянув голову в плечи, маятливо бродил по дому, будто принюхивался. Отыскал меня во дворе, буравя взглядом. Не проронил ни слова, предпочитая общение на уровне душ. Дескать, я знаю, что ты знаешь, о том, что я знаю… и все такое прочее. Утром я показушно пошел прогуляться по лесу, давая Мирону возможность перевернуть вверх дном всю мою комнату. Я вернулся с охапкой листьев для Анны Генриховны и наткнулся на Мирона в гостиной. Он казался уставшим и лишь ненавидяще зыркнул в мою сторону.

С тех пор мы с Мироном весь свой досуг проводили за игрой «отыщи клад» с эротической подоплекой. Бедняга не терял надежды найти у меня ту фотокарточку. Я оставлял ему в досках сарая пустые пакеты с чуть видевшимся уголком, почтовые конверты торчали у меня едва ли в каждой пятой книге в библиотеке. Когда тот здорово насобачился в разного рода подсказках, я оставил ему на своем столе перевернутый картинкой вниз план под затейливым, почти величественным, карточным домиком. Ну, знаете, как принято в книгах про кладоискателей: «Пятьдесят шагов на север от кряжистого дуба, что возле куста дикого папоротника… на глубине двух метров…» План был толково составлен и, самое главное, предельно прост, ибо я очень переживал, что у Мирона не получится отыскать. На карте я обозначил «клад» крестиком и сделал многозначительную надпись: «Дело всей моей жизни».

Скомкав работу по двору, Мирон уже к полудню заковылял в сторону леса, прихватив с собой лопату. Похоже, мы с ним любили одну и ту же женщину. Он вернулся к ужину, под сумерки, и первым делом посмотрел на меня как на очень странного мальчика. Из чего я заключил, что мой «клад» он все-таки отыскал. Хотите знать, что он там обнаружил? Раздетую куклу внутри обувной коробки. Какая-никакая женщина. Пусть утешится. Я давно отыскал ее на чердаке, где она пылилась, наверное, с тех самых пор, как Дашкова выросла. Вот и пригодилась.

С того самого вечера Мирон заметно подуспокоился в своих поисках и понемногу свыкся с потерей. А я, в свою очередь, заделался заядлым… ну, в общем, я считал, что мы с женщиной с фото, которую я окрестил «Элеонорой», находился в законном браке.

А потом был арестован Берия.

И ближе к осени произошел со мной вот какой случай. Как-то я носился по лесу неподалеку от дома, метая перочинный ножик в стволы сосен. Правильно метать я не научился, но зато наловчился верно запоминать определенное расстояние, на котором ножик обязательно воткнется. Но стоило сдвинуться чуть дальше или чуть ближе и фокус не удавался. И все же меня буквально гипнотизировал вид холодного лезвия, пронзающего кору дерева.

Помню, своим жульническим приемом я послал нож в широкую сосну, и когда тот вонзился, пробочно щелкнув, из-за сосны потянулся по ветру сизый сигаретный дымок. Испугавшись, я пошел к дереву по траектории ножа, крепко схватился за рукоятку и стал выжидать. Однако вокруг было тихо, и я уже начал подумывать, что мне показалось. Я осторожно выглянул из-за сосны и увидел невдалеке молодого мужчину в пальто и кепке. Одежда на нем была, как на людях более старшего возраста, чем он. Будто ему ее купили не то чтобы на вырост, а, скажем, на дальнейшее возмужание. Он сидел на стволе сгнившего дерева и курил сигарету.

– Подплывай сюда, шкет, – позвал он меня, как своего старого знакомого.

Я вышел из своего укрытия, на всякий случай, держа нож лезвием вперед.

– Ба, да ты никак перышком пописать меня собрался. Опасный ты мужик. Садись, братишка, не боись. – Он приветливо хлопнул по стволу рядом с собой.

Я шел к нему на ватных ногах и разглядывал. Он казался мне взрослым, но не настолько, чтобы называть его на «вы». У незнакомца был детский овал лица и нос «пуговкой». Глядя на его теперешнего, я мог с легкостью представить, какой он был в детстве. Подойдя ближе, я разглядел его длинные девичьи ресницы. Только глаза у него были холодные и безжалостные. Исключительно из-за своих безжалостных глаз он имел вид отъявленного головореза. Я тогда подумал, что, зная об этом, ему самому, наверное, становится неудобно, когда он оказывается в обществе. Поэтому дерево, на котором он сидел, и лес позади него как нельзя лучше подходили к его звериному облику. Но одет он был исключительно по-городскому, и я невольно проникся сочувствием к людям, которым там, в городе, приходится иметь с ним дело.

– Ну и как тут? Лучше, чем в детдоме? – спросил незнакомец, наслаждаясь собственной осведомленностью и произведенным эффектом.

Я пожал плечами.

– А тот, другой, все еще в детдоме чалиться? – Он многозначительно посмотрел на меня.

– Какой другой? – с вызовом спросил я.

– Ты мне дуру не гони, – тон у него был снисходительный. Я его забавлял. – Ты, вообще, зачем тут оказался? Тачка понравилась? Думал, твоей станет?

Мне нечего было сказать. Но поношенная телогрейка на мне, не по размеру большие сапоги и нож в руке добавляли мне баллов. В глазах незнакомца я предстал прирожденным жуликом, который едва ли ни с пеленок начал крутить дела, а теперь вот матереет, набираясь сил на новые подвиги.

Мы замолчали.

Незнакомец сунул руку в карман пальто, немного пошурудил там и что-то извлек в зажатом кулаке.

– Видал бродягу? – Между пальцев показалась мордочка мышонка. – Тащит все, что плохо лежит, вроде тебя. Еле поймал. Ну да теперь мы с ним одна семья. Тебя как зовут?

– Валька, – сказал я.

– И его Валькой назову, – подхватил незнакомец, чему-то обрадовавшись. – Ну, что, Валек, опять жрать хочешь? – обратился он к мышонку, подставляя свой палец к его остреньким зубкам.

Потом он засунул мышонка обратно в карман и сделался прежним, будто и не было той сентиментальной сцены.

– В доме есть кто? – деловито спросил он, кивнув в нужную сторону, хотя с того места, где мы сидели, нашего дома видно не было.

– Есть, – сказал я.

– Анюта и воин прехрабрый? Или кто еще появился? – Он был прекрасно осведомлен о наших делах и всячески старался это продемонстрировать.

Очевидно, под «воином прехрабрым» он имел в виду Мирона. «Аней» он назвал Дашкову. При этом тон его был покровительственным, словно он говорит о младшей сестренке.

Я кивнул.

– Ладно, – он слюнями затушил окурок и положил себе в карман. – Ты здесь погуляй малеха, в дом не ходи пока.

Он встал и пошел от меня какой-то малоприличной походкой, которую я прежде не встречал ни у кого. Но она тоже говорила за него не меньше, чем его жестокие глаза. А я остался пережидать это самое «малеха». А что бы вы сделали на моем месте? Метнули бы ему нож в пальто с подобранного расстояния?

Я сидел в опадавшем лесу, на стволе сгнившего дерева, и испытывал те же ощущения, что и в театре, когда по ходу действия выключают свет, чтобы поменять декорации к следующему акту, и только слышно, как в кромешной тьме плавно вращается сцена. Только теперь мне было не наплевать.