Татьяна Сарапина - Антихорошесть. Путь от маленькой девочки к пробудившейся женственности

Звучало фантастично. По сути, за этим я пришла, и отступать не собиралась.

Я села на стул в середину комнаты. Спереди и сзади стали два человека, слева и справа еще два. Остальные распределились по внешнему кругу. Юрий Васильевич стал напротив меня, развел руки в стороны ладонями к верху, закрыл глаза, начал вслух читать «Отче наш». Я мысленно повторила молитву вслед за ним.

В комнате тихо зазвучала медитативная музыка. Звуки воды и поющих птиц действовали на меня успокаивающе. Я уже не удивлялась словам, которые продолжал произносить Юрий Васильевич. Он говорил про какие-то энергии, устремленные из центра земли к энергетическим центрам тела, именуемые чакрами. Про божественные энергии, которые опускаются через макушку и наполняют силой. В какой-то момент он отдал группе команду помочь моей душе подняться к Отцу Небесному для получения ответов, в которых она нуждалась. Звучало очень странно, но мне было все равно. Уставшая и разочарованная в окружающей действительности, я была готова к разным экспериментам. Душу к Богу – значит душу к Богу. К этому странному «дедушке» у меня накопилось много вопросов.

Юрий Васильевич отдельными фразами корректировал работу участников группы. Какое-то время я еще контролировала происходящее, но вскоре все внешние звуки ушли в фон, уступив место внутренним переживаниям. Стало тепло и безопасно. Тело расслабилось. Кроме «здесь и сейчас» ничего не существовало. Вопросы, которые я хотела задать Богу, вдруг показались такими бессмысленными и лишними. Какая разница, если прямо сейчас я под защитой, любима и ценна. Я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Не хотелось никого обвинять, ругать, держать оборону перед воображаемыми нападками судьбы. Да, в моей жизни случилась большая, невосполнимая потеря, но следом пришло что-то, пока не объяснимое словами, на что сильно откликается мое тело и душа.

Белый свет, который вошел в мое внутреннее пространство постепенно сменился на золотой, пурпурный, жемчужный. Никто ни в чем не виноват. Ни я, ни врачи, ни Бог – все случилось так, как должно было случиться. Это грустно, но грусть можно прожить, если разрешить Богу, другим людям присутствовать рядом. Не обманывать себя убеждениями «это только моя боль, другим ее не понять», честно признаваться в своей нуждаемости, слабости, уязвимости.

– Я люблю тебя, ты нужна мне, прости меня. Меньше всего Я хотел, чтобы ты страдала.

– Я знаю. Я слышу тебя.

Я разговаривала с Богом.

Его слова шли изнутри, а я отвечала из Сердца. По-честному.

– Ты позаботишься о моем ребенке, о Теме?

– О нашем ребенке. Я люблю его так же, как люблю тебя. Меня не нужно просить об этом. Я забочусь обо всех своих детях: и тех, кто на земле, и тех, кто со мной в небе.

Крупные слезы катились по щекам. Внутри рождалось ощущение завершенности и достаточности.

– Если хочешь, можешь поделиться своими чувствами с группой. Или ничего не говори, выбор за тобой, – услышала я голос Юрия Васильевича.

– Что тут скажешь! Вы же сами все видели, – ответила я, вытирая слезы.

Я улыбалась всем и каждому в отдельности. Будто впервые увидела их лица. Они больше не казались мне чужими. Даже тот странный парень, который соперничал с учителем в духовности, был родным. Мы вместе сделали что-то такое, чего обычным людям никогда не понять. Это наша совместная «странная» история, а я – часть этого «странного сообщества». Странного, потому что головой я не могла объяснить, что произошло. Потому что никому не расскажешь о случившемся – не поймут. Я не знаю почему, эти люди интересуются мной, уделяют время, слушают мои бессвязные рассказы о видениях, открывшихся в медитации. Для них это важно. Никто не пытается меня отвлечь от переживаний, никто не спешит исправить в заблуждениях – все правильно и возможно.

А самое странное – это осторожность, с которой я принимаю внимание других людей. Как будто это очень опасная территория, ступать на которую лишний раз не стоит. Я привыкла во всем полагаться на себя, без надобности не обращаться к людям, не обременять своими проблемами.

Позже я пойму, почему молитвенная медитация произвела на меня такой эффект. Это было не что иное, как родившееся чувство принадлежности, которое жадно искала моя душа. Что природа этого переживания уходить корнями в далекое детство, красной нитью пронизывает ткань моей жизни. Иногда нитки рвутся, и тогда мне кажется, что я ни в ком не нуждаюсь. А иногда кожей ощущаю, что нуждаюсь в других людях, с ними в полной мере ощущаю себя. Такую, какая я есть, а не ту, которую привычно показываю окружающему миру.

В обычной жизни я прячу себя сломленную, обессиленную, одеваю дежурную улыбку на лицо, убеждаю, что все хорошо. Никто не знает, что плачу каждую ночь, что боюсь привлекать к себе внимание. Не знают про мужчин, которые получали мое тело за пару дежурных комплиментов. Для них – пустяк, для меня – неслыханная щедрость, которой я не заслужила. Не знают, что не справляюсь со своими материнскими обязанностями, стыжусь школьной неуспеваемости старшего сына.

Я – человек-невидимка, который прячется за социально одобряемой маской, сплошь сшитой из придуманных чувств, мыслей и историй. Надменная маска, горделивый пренебрежительный взгляд, карие глаза, привыкшие сдерживать слезы. Когда постоянно сдерживаешь слезы, ухудшается зрение. Чтобы что-то рассмотреть, нужно сильно щурить глаза. Со стороны это выглядит как снисхождение и подозрительность.

От той меня, какой я была в раннем детстве почти ничего не осталось. Вру, осталось – надежда, что однажды найдутся люди, которым я буду интересна сама по себе. Без притворства, «хорошести», социальных доказательств. Со своими странностями, внезапным желанием спрятаться подальше от людей и таким же внезапным желанием снова быть среди них.

Юрий Васильевич слушал меня с интересом.

Казалось, его нисколько не удивляет то, как быстро у меня получилось войти в медитативное состояние, открыться новому опыту. Я хорошо чувствовала разницу между этой медитацией и теми трансовыми техниками, которые выполняла у психиатра. Там я оставалась один на один со своими переживаниями. Работа проводилась совершенно неэкологично, в темпе группы, без внимания к поднятым переживаниям. Мне приходилось самостоятельно их перерабатывать: подавлять, либо нести в большой мир, не понимая, что дальше со всем этим «добром» делать.

Здесь было все иначе. Меня поместили в безопасное пространство, где внутренние процессы разворачивались в своем темпе, интенсивности, направленности, глубине. У меня не было сомнений, вернусь ли я еще к этим людям. Конечно, да. Пусть они «странные», но интересуются мной, стараются понять. Я могу говорить с ними о своих чувствах. Даже тех, которые еще не облекаются в человеческие слова, но читаются во взгляде, улыбке, слезах.