Татьяна Сарапина - Антихорошесть. Путь от маленькой девочки к пробудившейся женственности

Вот тут я совсем растерялась, потому что не понимала смысла сказанного. Родители меня никогда не били. Я была настолько сверхчувствительна, что малейшее повышение голоса со стороны взрослых поднимали волну обиды и слез. Я уходила в себя на несколько дней, чувствовала самым несчастным ребенком в мире. Никто не догадывался о глубине моих переживаний, так как снаружи я демонстрировала безразличие и невозмутимость. История Лены меня шокировала. Каждый раз, встречая во дворе Лениного отца, я замирала от ужаса, переставала слышать, что он говорит мне. Я пыталась, но не видела ничего, кроме картин ужаса и насилия, которые рисовало мое воображение.

С Леной мы дружили недолго. Она все же ушла дружить с другой девочкой, а я не смогла простить этого предательства.

За весь период начальной школы я так и не нашла себе такой близкой подруги, какой была для меня Лена. Я поддерживала приятельские отношения со всеми одноклассниками, но не было никого, кто бы позвонил в дверь, отпросил меня у мамы погулять вместе во дворе. Будучи очень стеснительной, мне даже в голову не приходило навязываться другим детям со своей дружбой. Я украдкой наблюдала в окно за играми сверстников и грезила, что когда-то они вспомнят обо мне, позовут в свою компанию.

Однажды мама застала меня за наблюдением и спросила, почему не иду гулять во двор. Обычно не обременяя взрослых своими переживаниями, в тот день мне захотелось поделиться с мамой своими страхами и сомнениями.

– Мама, я стесняюсь этих детей. А вдруг они будут смеяться надо мной?

– Ерунда, – ответила мама и за руку вывела меня во двор.

Подвела к детям и сказала, что я их стесняюсь и, неплохо бы, нам поиграть всем месте.

В тот момент мне хотелось провалиться от стыда сквозь землю. Мало того, что теперь дети знают о моих страхах, так еще и дружить со мной вынуждены, потому что так сказала взрослая тетя. А еще я сильно обиделась на маму за то, что она, по моим ощущениям, совсем не поняла моих переживаний. Зачем вообще она это рассказала детям: теперь, вместо радости, я хочу провалиться сквозь землю.

Да, с одной стороны она пыталась мне помочь, а с другой – я не просила о такой помощи. Теперь ребята знают, что я наблюдала за ними из окна, хочу с ними дружить. Знают о моей слабости, а так хотелось, чтобы они первые захотели дружить со мной, чтобы сами увидели во мне интересную девочку.

Дружбы с дворовыми ребятами у меня не получилось, как и не получились доверительные отношения с родителями. Я знала, что они любят меня, но для сокровенных бесед и совместных игр лучше подыскать кого-то другого. Я совсем не обижалась на них за это, даже наоборот – полагала, что это моя забота осуществлять свои желания. Мои желания – это мои заботы, а у родителей свои – им нужно думать, как обеспечивать семью. Мои заботы маленькие и неважные, а их – большие, серьезные.

Родители действительно тяжело работали, чтобы обеспечивать нас с сестрой. Мама с утра до вечера на работе, папа работал по сменам. Выходные – едим на огород или в село к бабушке. Там 25 соток земли и вечные хлопоты со своевременной посадкой, уборкой и хранением урожая.

Я не любила ездить к бабушке в село.

Мне было там скучно. Каждый раз, находясь там, я радовалась, что живу в городской квартире, где все удобства находятся прямо в квартире. Где горячая вода течет прямо из-под крана, по телевизору показывают диснеевские мультики и «Санта Барбару». Я плакала, когда меня оставляли на лето у бабушки, считала дни, когда заберут обратно. Родители считали, что деревенский отдых мне будет на пользу, но для меня лично польза в нем была весьма сомнительная. Не было моей комнаты, моих книг, телевизора. Вместо сестринских подружек были бабушкины. Только разговоры у них были скучными и тяжелыми: то про болезни, то про подготовку «узелка на смерть». У бабушки тоже был такой узелок. Она с гордостью показывала его содержимое, рассказывала, какие из приготовленных платочков для перевязывания предплечья тех, кто будет нести ее гроб, а какие – для тех, кто будет нести венки. Ее последний нарядный халат, который в разы был красивее тех, что она носила при жизни. Мне было грустно от того, что сейчас она не может позволить себе носить красивые халаты, а самый нарядный она оденет тогда, когда уже не сможет полюбоваться собой в зеркало. Удивительно, но я не пугалась этих разговоров. Наверное, потому, что чувствовала, насколько спокойней бабушке говорить о своей смерти, чем о жизни.

О жизни она почти ничего не говорила. Лишь вздыхала о своей одинокой жизни, о младшем сыне, которому писала длинные письма в колонию. Она много думала о том, что о ней скажут люди. Несмотря на свой возраст, я понимала ее печали, старалась не огорчать бабушку. Читала, играла с котом Мурчиком. Позже Мурчика убил из ружья бабушкин сосед, когда кот пытался украсть птицу из его голубятни. Окровавленный, кот приполз з крыльцу бабушкиного дома в надежде найти спасение. Но спасти не удалось.

С тех пор бабушка больше не заводила котов. А я с тех пор не любила бабушкиного соседа.

Мне маленькой было очень одиноко рядом с бабушкой. Как бы она не пыталась скрасить мое пребывание у нее, я не чувствовала себя живой в ее доме. Как маленькая взрослая, я старалась понять, что «деревенский воздух» мне полезен, что папа с мамой заняты, а бабушка им помогает со мной. Что бабушке очень скучно одной и мне нужно немного потерпеть до осени.

Я не помню, чтобы мы когда-либо над чем-то вместе смеялись или дурачились. Мы никогда не обнимались. Самым радостным событием дня была вечерняя церемония подготовки ко сну. Кладя в кружку черешневое или абрикосовое варенье, бабушка заливала его кипятком и, вприкуску с халвой или сладким щербетом, мы пили чай. Перед сном она рассказывала мне украинские народные сказки, мы вместе молились. Она научила меня молитве «Отче Наш». Хоть я не понимала, к кому мы обращаемся в молитве, мне нравился этот момент дня. Это был наш совместный ритуал, который ни с кем другим не был возможен. Родители мне не читали на ночь сказок, в нашем доме никогда не говорили о Боге. Это было особенное пространство, в котором я чувствовала себя важной частью происходящего, а не просто послушным ребенком. Это с одной стороны. А с другой, такой вечерний ритуал означал завершение дня, а значить оставалось все меньше дней до моего возвращения домой.

Я с большой радостью возвращалась домой. И пусть не было друзей, которые ждали моего возвращения, у меня оставалась моя отдельная комната, много книг, возможность самостоятельно распоряжаться своим временем. Больше не нужно улыбаться бабушкиным подружкам, чувствовать себя обузой рядом с сестринскими подружками, а можно придумывать самой себе развлечения. Как взрослая.