Елена Тара - «Крутится-вертится шар голубой»

– Недавно в Москве? – поинтересовался Глеб, пожимая Гершону руку.

– Буквально три дня как приехал из Минска.

– И как там обстановка? Сильно власти прижимают нашего брата?

– Как и везде – ситуация непростая, – поделился Гершон наболевшим. – Большевики прочно укрепили свои позиции; они выстроили мощную государственную машину, способную пережевать каждого, кто встанет у нее на пути.

– Кто бы мог подумать, – вмешался Лева. – Еще недавно мы были с ними заодно, в семнадцатом году вместе сражались на баррикадах.

– К сожалению, сегодня наши пути окончательно разошлись, – констатировал Глеб. – Власти перешли к открытому наступлению на всех, кто с ней не согласен. Мы сейчас фактически ушли в подполье, вынуждены таиться и не можем вести свою работу открыто – это стало опасно. В настоящее время анархистское движение терпит кризис: многие наши товарищи погибли в борьбе за революцию, других расстреляли большевики. А сколько арестовано и сидят по тюрьмам! Есть и те, кто бежал за границу, а кого-то выслали против их воли. И это только начало. Боюсь, грядут темные времена, когда любое вольнодумие будет приравниваться к тяжкому преступлению.

– И это несмотря на то, что мы, представители синдикалистского крыла, не участвуем в террористических акциях, – подхватила Сара. – Борьба, которую мы ведем, носит исключительно экономический характер. Мы действуем через убеждение и просвещение. Наша задача – объяснять трудящимся, как следует рационально организовать производство, справедливо обустроить наше общество. Разве мы не имеем права на свою точку зрения?

Глеб усмехнулся и потер двумя пальцами переносицу, словно поправляя невидимое пенсне.

– Мы не грабим и не убиваем, – произнес он тоном учителя, объясняющего сложный материал. – Это так. Но мы не согласны с существующим строем, воздействуем на умы людей, указывая им иной путь. И тут мы более опасны для властей, нежели элементы уголовного мира. Власти это осознают и не оставят нас в покое. Но это не значит, что мы будем бездействовать. У нас есть много сторонников. Люди видят царящую вокруг несправедливость. Они не хотят мириться с тем, что плоды труда распределяются неравным образом: одни работают за станками или на полях до седьмого пота и едва сводят концы с концами. В то же время появляются привилегированные слои, имеющие разные блага, недоступные простым людям; при этом они не создают никакого общественно-полезного продукта.

Это была его стихия, его мир; Гершон с интересом слушал все то, о чем говорили московские товарищи, и воодушевлялся. Его окружали действительно убежденные и отважные люди, образованные и понимающие, что надо делать. С такими можно горы свернуть! Вместе они будут готовить «третью революцию», в результате которой создадут свободные Советы, независимые от большевистской партии. За ними – правда, а значит, они смогут донести эту правду до простого народа, и люди пойдут за ними.

Гершон спохватился, когда за окном забрезжил ранний рассвет – утром ему на работу, вдруг опоздает – ведь еще сколько до дому добираться. Когда все собрались расходиться, Сара вдруг спохватилась.

– Надо подумать о втором имени для нашего нового товарища, – воскликнула она.

– Точно, – воскликнул Лева Облонским и пояснил растерявшемуся Гершону: – Время сейчас неспокойное, опасно светить свои имена. Будет два разных человека – рабочий с «Парижской Коммуны», Гершон, и анархист, под другим именем. Так целее останешься.

– У нас всех есть вторые имена, анархистские, – улыбнулся Гольд и похлопал Гершона по плечу. – Это необходимое правило конспирации. Мы все равно что по лестнице карабкаемся, только лестница эта без перил. Один неверный шаг – и соскользнёшь, не успеем подхватить.

Позже Гершон уже не мог вспомнить, кто предложил имя «Гераска». Имя ему понравилось – краткое, звучное, оно легко легло на язык. Именно под этим именем он и стал известен в анархистских кругах Москвы – Гераска, студент Гераска. Герасимом же он стал потом, когда побывал там, где многие утрачивали не только свое настоящее имя, но и жизнь.

А пока он был молод, полон сил и энергии, душа его горела желанием сделать этот мир совершенным. Гершон видел перед собой нескончаемые удивительные возможности. Вся жизнь была еще впереди!

Арестовали Гершона 29 сентября 1922 года. В тот же день задержали Глеба, Леву и Сару – всю верхушку их организации.

К тому времени он съехал со своей квартиры и поселился у Веры в Большом Овчинниковском переулке. Вера жила в этой квартире вместе с Сарой Кушнер, и часто встречи анархистов проходили именно там. В конце лета, когда Сару перебросили для работы в смоленскую организацию, Вера предложила Гершону переехать к ней. Он и раньше часто пользовался этой квартирой для ночевки, когда они с товарищами, увлекшись работой, засиживались допоздна, и Гершону уже не было смысла возвращаться в свою комнатушку на окраине. Постепенно их отношения переросли в нечто большее, чем совместная идейная борьба.

В Большой Овчинниковский переулок пришли рано утром, когда весь дом еще спал. Гершон проснулся от резкого стука в дверь и выскочил в прихожую.

Открыв дверь, он сразу все понял. Молодые мужики в шинелях, с хмурыми лицами, решительно шагнули в квартиру и протянул серый листок. Гершон скользнул глазами по строчкам, хотя в этом не было никакой надобности – он и так знал, что там написано: «Н.К.В.Д., Государственное Политическое Управление, Ордер №2317, сентября 29 дня 1922 года, выдан сотруднику Оперативного Отдела Г. П. У. на производство ареста и обыска Тарловского Г. И.» И подпись – «Зам. Председателя ГПУ Ягода». Фамилии Кеврич в ордере не значилось.

Все быстро сложилось в голове – пришли только за ним, про Веру они ничего не знают. Главное сейчас вывести ее из-под удара, сделать так, чтобы она сама себя не выдала.

– Это моя жена! – во весь голос заявил Гершон, когда Вера, кутаясь в шаль, вышла из комнаты. – Не трогайте ее – она ничего не знает.

Подойдя к девушке, он крепко ее обнял.

– Все будет хорошо, родная, – громко и отчетливо говорил он, заглядывая Вере в глаза. – Товарищи во всем разберутся. Ты, главное, не волнуйся.

Зная горячую Верину натуру, он боялся, что она не станет молчать, и сотрудники ГПУ догадаются, что она тоже анархистка, и арестуют. Гершон больно стиснул ее плечи и говорил, и говорил, чтобы девушка не могла вставить ни слова. Вера порывалась что-то сказать, но он в тот же миг закрыл ей рот поцелуем.

– Молчи! – шептал он ей в ухо. – Твоя задача – предупредить товарищей, если еще не поздно.

Обыск не дал результатов. В квартире не нашлось никаких улик, указывающих на то, что жилец этой квартиры занимается анархистской деятельностью. Буквально накануне Гершон унес последний тираж листовок, чтобы передать их товарищам из Смоленска.