Виктор Улин - Тот самый снег

Не многонаселенный, он занимал большую площадь, поскольку состоял из одноэтажных домов с подсобными участками и расползся так широко, что для его полного уничтожения не хватило бы авиабомбы калибра ФАБ-5000. Лишь две улицы были частично застроены многоэтажками, некоторые из которых имели лифты. Как и везде по области, здесь имелся градообразующий фактор: молочный (или сахарный, или оба, теперь уж хер вспомню) завод, вокруг которого разросся этот дрянной городишко. Возможно, именно потому там, подчиняясь политике развития регионов, расположился филиал одной Московской пищевой академии. Ректором этого « учебного », мать его в рот еби дышлом, заведения стал бывший директор того самого завода – прирожденный начальник, разожравшийся ебздун, который был толще самого Генриха Геринга.

Сами заводы медленно гибли: уже начался спланированный развал России. Именно поэтому жирный пидор, развалив собственное предприятие, переориентировался на руководство заочной академией. Наличных денег в Троепёздинске почти не ходило. Поскольку 90% жителей еще оставались привязанными к заводам, им выдавалось нечто вроде заборных книжек (какими оперировали купцы ХIХ века), по которым можно было брать продукты в магазинах. Лимита хватало лишь на блевотину: скисший кефир и пельмени из бычьих яиц.

В филиале учились не только выползки из окрестных деревень, туда приезжали даже из моего города: получать « образование » в Троесрульске было выгодно. И официальная стоимость учебы и совокупная сумма взяток, в которые она обходилась, оказывались ниже, а ничтожный диплом не ничтожнее, чем в пиздалищном « ВЭГУ » – восточном экономико-гуманитарном университете, главном коммерческом лупанарии Уебилова. У « пищевиков » существовали два десятка специальностей, в большинстве учебных планов имелись элементы высшей математики. Все дисциплины преподавали москвичи, работавшие в головном отделении пиздосраной академии. Но по каким-то причинам – возможно, из-за их отсутствия в мударасном ебатории – математики из Москвы не приезжали. И Троепёрдинский филиал заключил договор с нашим университетом, чтобы два раза в год туда присылали кого-то из нас.

Мой друг Коля М., проректор по заочному и дистанционному обучению, предложил поехать мне, потому что там, во-первых, неплохо платили официально, а во-вторых – естественно, он не сказал прямо, но тонко намекнул – с большого потока математики можно привезти неплохие дополнительные деньги.

Я, разумеется, согласился.

По Колиной наводке я ездил в Троегейск трижды и каждый раз привозил по 20-30 тысяч (прикиньте валидность такой суммы в конце девяностых!).

Стоит отметить сразу, что я не просто очень любил деньги, а жил по главному принципу российской жизни. Деньги, раздобытые незаконно: полученные в форме взяток, « наваренные » на валюте (которой я в лихие 90-е торговал среди сослуживцев по математическому факультету Уебиловского государственного университета имени 40-летия Великого Октября), да просто украденные из общественных сумм, на минуту попавших в мои руки – приносили мне радость ту же, чем вдесятеро большие, но заработанные честным пидарашеньем.

(Где немец купит, там русский спиздит, причем даже там, где пизженье по совокупности затрат разорительнее покупки.»

С этими высказываниями Никонова, откровенными и нелицеприятными, я была полностью согласна.

Сама я давно поняла, что честным трудом живут только дураки.

И хотя взяток мне никто не давал по причине отсутствия услуг, за которые их можно брать, я все равно использовала по максимуму свое служебное положение.

Например, в коммерческих сделках с покупателями и поставщиками всегда выговаривала « откат » наличными себе, минуя интересы комбината, который платил мне зарплату и премии.

«Но те « командировочные » деньги не принесли счастья.

Не помню, куда ушла первая порция.

На вторую мы купили жене модную по тем временам шубу из нутрии, которую носить оказалось невозможно, поскольку без подклада было холодно, а с подкладом она весила больше, чем Царь-колокол в Кремле.

А на третью – добавив репетиторством – я купил самую несчастливую из своих машин, которая сначала сломалась, а потом попала под арест.

Ну ладно, об этом разговор пойдет позже.»

Прочитав несколько абзацев, я почувствовала неподдельный интерес.

Меня поразила непонятная классификация « А11 », стоящая рядом с именем, которое, видимо, обозначало меня.

Но не это казалось главным.

Я и в самом деле ощутила погружение в прошлое.

Ясно и четко, хоть в несколько предложений, Никонов описал наш институт – Московскую заочную « академию », единственное учебное заведение региона, где девчонки вроде нас с Галькой могли получить внешне приличный диплом за относительно небольшие деньги. Ректор – бывший директор молочноконсервного завода по фамилии то ли Манцев, то ли Нанцев – был действительно неприлично толстым. Я не знала, кто такой Генрих Геринг, но сравнение понравилось своей абстрактностью. Как абстрактной, но приятной была непонятная аббревиатура « ФАБ-5000 ».

Отвлекшись ненадолго, я встала и заварила еще порцию кофе.

Совсем маленькую, в наперсток, и выпила ее одним глотком, не отходя от чайного столика.

Потом опять опустилась в чудесное кожаное кресло и рванулась навстречу воспоминаниям.

Которые, кажется, грели.

«Прежде всего, я очень любил командировки.

Этим существенно отличался от обычного мужчины, живущего в нормальной семье с нормальной, то есть обычной женой, которая его кормит и обстирывает – для такого командировка есть мУка, поскольку обо всем приходится заботиться самому. Моя вторая жена была создана для блеска в обществе, а не для шароёбства по дому, с ней я жил как военный человек в казарме, то есть на собственном обеспечении. Я ощущал готовность в любой момент уехать хоть на Северный полюс, лишь бы сбросить вериги хозяйства: не рыскать за продуктами, не готовить, не накрывать на стол, не подавать еду и не мыть посуду, не заботиться о том, чтобы в шкафу всегда имелось чистое белье и даже не убираться. Перевести дух от всего этого для меня было равнозначно тому, чтобы оказаться в раю. Поэтому в отличие от большинства коллег, старавшихся управиться быстро и скорее вернутся домой, я пытался взять все возможные часы по математике и жить целый месяц в ужасном общежитии автобазы, последний этаж которого арендовала пиздотная академия.

Меня не напрягал даже чудовищный график работы.