Виктор Улин - Тот самый снег

Кажется, вот-вот мне предстояло прочитать то, что предрекала толстая Галька.

«В этом пиздохуйском заведении, презираемом и студентами, и преподавателями, и жабоподобным « ректором », реально экзаменов не сдавал никто, поскольку никто не учился и к ним не готовился.

В первый свой троеёлдинский день я понял, что стою у края колодца с золотым дном и надо лишь засучить рукава, чтобы начерпать оттуда побольше.

Не будучи зверем, я установил порядок, согласно которому студенты, участвующие в семинарах – то есть решающие задачи у доски – получали пятерки « автоматом ». Внешне это казалось индульгенцией, но таковой не являлось. Ведь если на потоке насчитывалось 6 групп по 25 человек, а практических занятий назначалось всего 4 на всех, то ясно, сколь малым был шанс получить « автомат » даже желающим. Хотя и особо желающих не находилось, обычно я для вида вызывал кого-нибудь на подиум, а задачу решал сам и не только объяснял решение, но даже его диктовал.

Пидорическая академия возникла за несколько лет до моего приезда, система получения оценок успела устояться, мне не приходилось придумывать нового, оставалось лишь вписаться в традиции. И я, конечно, вписался стопроцентно.

Вопрос об оценках для всей группы решался старостой: так было заведено потому, что отдать деньги и получить оценку каждому студенту по отдельности не представляло физической возможности. Как я уже упомянул, преподавателей разместили в страшном общежитии, стоявшем через дорогу от учебного корпуса. Все три раза мне удавалось жить одному, как делали все коллеги-мужчины.

(Женщины же, наоборот, почему-то стремились селиться парами.)

Повторю еще раз, что укладывать кого-то в постель за оценку я не намеревался.

Но знал, что основную массу студенток заочной формы обучения составляют женщины замужние или разведенные – то есть познавшие радость секса и знающие, что хуёв, как и пёзд, много не бывает. Поэтому рассчитывал на желание иногородних, чьи мужья и дети остались далеко, зайти в гости, выпить и попердолиться со мной чисто для удовольствия.

Практика показала, что несчастливый ход мой жизни оказался несчастливым и тут – ни в одну из трех сессий просто так поебстись ко мне не пришла ни одна пизда.

Мои вечера в общежитии были всецело посвящены пьянству: то в одиночку, то с другими преподавателями.

Но меня опять повело в сторону, я ведь рассказываю о том, как делал неблагородные деньги.

Процесс отличался отработанностью этапов.

Итак, все начиналось со старосты.

Дня за два до экзамена староста подходила к преподавателю. Именно подходилА, поскольку парней в пищевой отрасли училось мало, а среди старост их вовсе не встречалось, эти должности занимали женщины, причем самые прожженные из всех.

(В хуесранской академии я знал только одного старосту-парня.

Его звали Альфред, именно он просветил меня о системе, принятой в Троепиздулинске.

Познакомившись, кажется, в первый день моего первого приезда, мы поняли взаимные устремления с полуслова, прониклись взаимной симпатией и общались все три сессии.)

Первым выяснялся вопрос о таксе. Обычно это происходило в укромном уголке прилегающей территории: филиал мусорной академии занял здание детского сада, когда-то принадлежавшее сахарному заводу – оставил себе даже расписные табуретки – и вокруг сохранились клумбы и посадки. Камер наблюдения тогда не существовало, за кустами можно было не только договариваться о нехорошем, но даже ебстись.

Договоренность достигалась мгновенно, поскольку даже в конце прошлого века 100 рублей за китайскую грамоту математики были мизерной суммой.

Как только деканат раздавал экзаменационные ведомости, староста являлась ко мне уже в общежитие, со стопкой зачеток и пачкой сотенных купюр. Мы запирались в комнате, я садился за стол и расправлялся быстро; процесс замедлялся лишь тем, что староста, подавая зачетки, сверялась со списком пожеланий, поскольку мы имитировали объективность и избегали одинаковых « пятерок ». Хотя, будь моя воля, я поставил бы всем « шестерки », поскольку знания математики никого не волновали, как не стоил ничего и ожидаемый ими « диплом государственного образца ». Но в целом процедура редко занимала больше пятнадцати минут – в официально назначенные часы мне оставалось лишь делать вид, будто я сижу и жду студентов. Ожидание в пустой аудитории при пустом коридоре выглядело подозрительным; я переносил экзамен в иное место, нежели указывало расписание, и был готов соврать девицам из учебной части, что там оказалось занято – но за все три сессии, за добрые полсотни экзаменов и зачетов, проверять меня никто не пришел.

Ясное дело, что шпионские игры с целью преступного обогащения в мелких размерах были недостойны сорокалетнего мужчины, выпускника Ленинградского университета, кандидата физико-математических наук и доцента. Но право стыдиться за них, повторю еще раз, я отдаю тем московским негодяям, которые развалили систему высшего образования и обесценили мои заслуги.

Сама староста, конечно, получала оценку бесплатно, просто за труды.

(Хотя с одной из них мы почти поебались.

Не за оценку, а из взаимного расположения, о чем – если не забуду – я напишу в соответствующем месте.)

Надо отметить, что деловая староста и коррумпированный преподаватель принадлежали одному и тому же кругу людей, даром что формально их разделял экзаменационный стол. И поэтому по решении проблемы, когда баррикада падала, наступало время чисто человеческих отношений, основанных на взаимопонимании и взаимной приязни.

В старосте уже получалось увидеть приятную женщину, а не просто ходячую сумку со взятками.

По крайней мере, так бывало со мной.

Первый мой приезд в Троеклиторск пришелся на пору, когда природа бушевала, когда все кричало о жизни и ебне и само небо травило душу несбыточностью простых желаний.

В том мае я тесно общался со старостой Натальей (1D7).»

Все-таки, несмотря на дальнейшие перемены жизни, эпоха заочной учебы впечаталась в память крепко.

Я сразу вспомнила Наташу, которую Никонов, в отличие от предыдущих женщин, обозначил целыми тремя знаками: буквой и парой цифр.

Она была страшной, как черт, матерью-одиночкой лет тридцати и училась на курс старше. Работала « 1D7 » на почте в том же городе, а жила во дворе института.

Точнее, детский сад, оккупированный « академией сала и жира », находился во дворе ее девятиэтажки. Я хорошо запомнила тот дом, поскольку под одним из балконов первого этажа там был оборудован проволочный вольер, где держали собак.