Виктор Улин - Тот самый снег

самим совершенством.

В реальности все сидели вплотную к кухонному столу и ни чьих отдельных ног я нихера не видел.

Но от Юли в альбоме на меня напало наваждение.»

Наверное, то в самом деле было наваждением.

Но я невольно отодвинулась от стола, приподняла юбку и вытянула правую ногу перед собой.

Ничего особенного в моих нижних конечностях не имелось; точнее – они были не хуже, но и не лучше, чем у других.

Правда, они до сих пор хранили относительную стройность, несмотря на сидячую работу, я не страдала « зоной галифе ». Правда, из-за сидячести мне уже пять лет приходилось носить компрессионные колготки, без которых к вечеру сильно отекала.

По возрасту мои ноги считались красивыми, но в молодости являлись самыми средними.

Просто в нашей маленькой компании Галя имела слишком толстые бедра, Гуля – слишком худые, Татьяна носила чересчур длинные платья. Лишь Света могла покрасоваться, даром что была на восемь лет старше меня…

Но на старосту наш Виктор Викторович не обращал внимания, несмотря на все ее потуги.

На фотографии из маленького альбома я непристойно сверкала черным из-под мини-юбки рядом с тремя скромно одетыми подругами.

Я подумала, что все решил случай.

Будь я в юбке подлиннее или найдись у меня в тот день пара чистых телесных колготок и не пришлось бы надевать черные…

Не случись того, что случилось случайно, и глаз Виктора Викторовича не зацепился бы за мои бедра, коленки и икры.

И он не сопоставил бы меня на фотографии со мной в домашнем халатике и с ногами, спрятанными под край стола.

Не сопоставив, он не увлекся бы мною по-математически абстрактно, несмотря на мой довольно резкий в те годы стиль поведения. И наши отношения не покатились бы дальше по дороге, через двадцать лет приведшей в точку, где ему захотелось написать этот мемуар…

Если бы, если бы, если бы…

Вздохнув, я еще раз осмотрела свою ногу в колготках « Medi » карамельного цвета, купленных за восемь тысяч рублей, одернула подол и снова придвинулась к столу.

Никаких « если бы » не оказалось.

И все пошло так, как пошло.

Хотя, возможно, Виктор Викторович лукавил в мемуаре, описывая мои не в меру прекрасные ноги…

Подумав обо всем, я вернулась к тексту.

«Повторю, что девиц за столом было пять.

У второй Юли были приятно выпирающие грудки размером с небольшие арбузы местного сорта.

Татьяна (D11), мать двоих детей, носила лифчик такого покроя, что ее мячи казались даже не футбольными, а баскетбольными.

Я улыбнулась.

Наши взгляды на Танькины бюсты тех времен, как выяснилось, выражались одинаковыми словами.

«Жопа старосты Светланы стоила тысячи и одной жоп, виденных мною в жизни.

Последняя – мышеобразная серенькая Гуля казалась мягкой и даже интеллигентной. И вела себя как-то особенно, ласково.

А вот моя Юля среди всех была самой вульгарной, злоязыкой.

И настолько неприветливой, что сама надежда поепстись с ней казалась дикой.

Хотя захотел я ее сразу, едва рассмотрел ее в девчоночьем альбомчике.»

Я опять улыбнулась, улыбки лились из меня.

Скупые описания подружек поражали точностью.

Признание в желании меня с первого взгляда подкупило.

На самом деле, на той фотке меня можно было признать за проститутку. Познав к тому времени лишь своего « дебилообразного » мужа, я вела себя так, будто переспала со всем городом.

«С этими молодыми женщинами, которых для себя я именовал « девчонками » даром, что старшая из них была моложе меня всего на десять лет, мне было хорошо, как никогда в жизни.

Чтобы им стало так же хорошо со мной, за обедом я объявил, что не могу проставить им оценки прямо сейчас, поскольку деканат может поменять порядок экзаменов, но всем гарантирован успех.

Что девчонки могут ни о чем не волноваться, есть, пить и радоваться жизни, вообще не ходить на математику.

Правда, они ходили исправно: то ли по инерции, то ли пытаясь показать, что им не безразличен мой предмет. И несмотря на то, что мне самому мой пиздопредмет давно остопездел, внимание было приятно.

Затем настала сессия.

Причем гораздо раньше, чем того хотелось.

Во всяком случае, я еще не заграбастал всех желаемых денег, не выпил очередную бочку водки и не совершил всех попыток в поиске тел.

Я расставил « хлебницам » обещанные « пятерки » в ведомость и мы договорились, что вечером я к ним приду.

Учебная часть поставила математику в конец, и этот вечер был самым последним: закрыв сессию, девчонки уезжали домой.»

Прочитав слова про « самый последний вечер », я ощутила невнятное томление.

Такого я не ощущала давно, забыла и даже не подозревала, что подобное может вернуться.

Впрочем, ни во что серьезное оно не разрешилось; пришло внезапно и еще быстрее ушло.

Но все-таки пришло на минутку и тому имелись причины. Ведь именно в тот вечер началось наше падение…

Точнее, восхождение в вершине, на которой мы оказались несколько месяцев спустя.

Я сделала глубокий вдох и подумала, что перед следующим этапом чтения стоит принять еще порцию кофе.

А потом взглянула на часы и поняла, что подошло время обеда.

Удовольствие следовало дозировать, никуда не спеша.

Я выключила планшет, бесшумно открыла дверь, выскользнула в коридор и как следует погрохотала, чтобы из соседних кабинетов казалось, будто я только что вернулась.

Потом снова все заперла и пошла в комбинатскую столовую, где кормили очень дешево, но вкуснее, чем в большинстве местных ресторанов.

Пообедав, перекинувшись словами средней строгости с подчиненными, я пошла обратно.

Точнее, почти побежала: нескромный мемуар Никонова тянул к себе все сильнее.

По дороге я заглянула в приемную, которая находилась у входа в « начальственный » отсек этажа. Секретарша сообщила, что директор уехал в город и вряд ли появится до вечера. Этот факт обрадовал: обстоятельства давали мне возможность без спешки насладиться чтением.

И памятью о тех временах и мне самой тех времен.

Наврав, будто я кое о чем договорилась насчет сахара, но еще не поняла до конца, о чем именно, что сейчас нужно сесть за компьютер, почитать условия, оценить ситуацию в целом, попросила ни с кем не соединять, считая меня в отлучке.

Милая девушка поверила; именно такая деятельность входила в обязанности коммерческого директора.

Я вернулась к себе.

Надежно заперлась.

Еще немного потянула время.

С непонятной целью перекрасилась перед « ростовым » зеркалом: стерла с губ размазанную помаду и навела их заново.