Виктор Улин - Тот самый снег

Наташа, одна из самых пронырливых старост, ходила в короткой юбке, беззастенчиво сияя ногами, кроме которых не имела ничего приятного. Грудь ее была немаленькой, но отвисшей, а лицо отталкивало грубыми чертами. Не знаю, почему, но Виктор Викторович общался с нею в коридорах академии, как со старой подругой, или даже бывшей любовницей.

Я опять взбежала вверх по тексту и сравнила буквенные индексы. Ирина относилась к классу « С », а Наталья к « D ». Возможно, эта буква обозначала у него закадычных подруг – в отличие от моей, то есть Юлиной « А ».

Ведь я все-таки была его любовницей. Если, конечно, такое слово подходило к нашим отношениям.

Но почему он назвал меня чужим именем? В этом, вероятно, еще предстояло разобраться.

И что обозначали другие буквы?

Я подумала, что пытаюсь раскусить классификацию математика, очевидно важную для его воспоминаний.

Сделав паузу, я опять отвернулась к окну.

Текст дышал цинизмом и в то же время он был столь хорош, что его хотелось читать медленно, растягивая удовольствие.

«С Юлей я познакомился во вторую Троесрандельскую эпопею.

Я уже написал, что специальностей было много, лекции шли по нескольким разным потокам, а в каждом из них, даже в каждой группе имелись обособленном внутренние компании.

В Юлином выделялась кучка « хлебников » – работников хлебокомбината из города Захуяк-Тамак, другого райцентра нашей необъятной области.

Хлебницами были моя Юля, еще одна Юля, Гуля – татарка Гульнара – и Света, староста всей группы.

Они дружили, вчетвером снимали одну и ту же комнату в двухкомнатной квартире 12-этажного дома у полупарализованной бабки, жившей за счет студентов.

Пятой из компании была Татьяна (D11), жившая в частном секторе у тетки.»

Прочитав эти слова, я, кажется, кое в чем разобралась.

Имена он сохранил подлинными все за исключением моего и Галькиного. Видимо, не хотел раскрывать меня всему миру, а ее переобозначил для сохранения одинаковости.

Сравнив себя с Зоей « А6 », я догадалась, что к классу « А » он отнес женщин, которых имел. Но ни вторую « Юлю » – то есть толстенькую Галю – ни Гульку, ни старосту Светку, готовую вспрыгнуть на любого мужика, он не только не имел, но не проявлял к ним мужского внимания.

Лифчик « D11 » имел чашечки « D », я – « А11 » – тогда носила именно « А »; можно было подумать, что Никоновские классы соответствуют размерам. Ирину « С3 » я не видела, но староста Наташа до « D » не дотягивала. Видимо, все-таки он систематизировал своих женщин не по лифчикам. Подумав о том, я вспомнила, как Танька уже много позже рассказывала, что Никонов щупал ее, один раз и одетую. Сопоставив буквы, я догадалась, что « 1D7» он тоже исследовал вскользь, несмотря на единицу перед буквой. А вот Ирина с разными сосками перед ним раздевалась, смысл « С » тоже стал ясен.

Разгадывать ребусы я любила еще школьницей.

Сейчас невольно улыбнулась, довольная собой: раскрытие математической системы для коммерческого директора-хлебопека было серьезной победой.

Но в то же время, прочитав о женщинах из нашей академии, краешком прошедших через него, я ощутила запоздавший на двадцать лет укол ревности.

Ведь эта Наташа существовала в его жизни параллельно со мной.

«Незадолго до экзамена староста « хлебниц » отвела меня в сторону.

После короткого разговора она позвала меня пообедать – не с целой группой, а с компанией самых близких подружек.

(В столовой, находившейся около говнопомоечной академии, кормили дристотиной, и питался я в основном водкой.

Вероятно, по мне это было видно, добрая женщина меня пожалела.

По крайней мере, так мне подумалось.)

Разумеется, я согласился; поесть в компании я любил не меньше, чем выпить.

Не дожидаясь намека, я тут же добавил что девушки, меня накормившие, получат отметки просто так.»

Я вспомнила, как все было. Вспомнила так, будто не прошло двадцати лет.

На самом деле Светка не просто пожалела Никонова, а он страшно нравился ей как мужчина, которого хотелось заполучить в свою компанию. И, видимо, звезды сложились так, что заполучила она его для нас с первой попытки.

Высокого роста, хоть и слегка сутулый и неспортивный, Виктор Викторович всегда носил костюм и белую рубашку с галстуком, был коротко стрижен и гладко выбрит. Из разговоров мы узнали, что помимо математического университета он имеет второе образование – какой-то институт литературы в Москве. Что он лет десять служил внештатным корреспондентом при вечерней газете своего города. Кроме прочего, вернувшись из Ленинграда кандидатом математических наук, он заработал ученое звание « доцента ». И это, как я осознала теперь, было лишь малой малостью того, что он представлял из себя.

Но уже тогда я понимала, что Виктор Викторович – не просто очень интересный, а самый интересный человек из всех, кого я знаю; о существовании таких людей я не подозревала в доинститутской жизни. Казалось, что это он, единственным из всех преподов, был москвичом. Он мог говорить на любую тему, а по вечерам пел так, что даже не зная слов, мы подтягивали и хор звучал стройно. Странным казалось то, что в разговоре он картавил, объясняя это « полудворянским » происхождением, а пел чисто. Голос его был так приятен, что мы часто просили исполнить какой-нибудь романс самостоятельно. Он вставал из-за стола, выпивал рюмку водки и, раскинув руки, как Шаляпин, заводил нечто такое, от чего у меня бежали мурашки по позвоночнику…

Впрочем, я запуталась в воспоминаниях: Никонов всерьез вошел в нашу компанию на второй сессии; во время первой он приходил лишь пару раз. Просто он был так хорош, что казалось, будто весь первый курс я провела с ним.

Хотя не понимала до конца, что в нем притягивает так сильно.

В те времена он мне просто нравился. Теперь я понимала, что стоило пойти учиться в ту помоечную академию лишь для того, чтобы встретить на своем пути столь замечательного человека.

Именно замечательного, слово я могла произнести не лукавя.

Не имев проблем с математикой, я не интересовалась закулисными делами Никонова в отношении других студентов, и особенно – студенток. Прочитав откровенную исповедь я не ужаснулась, не стала относиться к нему хуже. Я поняла его, я приняла условия, в которые поставила его жизнь, вынудив заниматься неблагородным делом.

Я знала также, что Виктор Викторович, мягко говоря, нецеломудрен, хотя, как поняла сейчас, сильно преувеличивала его амурные успехи. Но слова о Зое из класса « А » под номером 9, свидетельствовали о том, что к женщинам он относился всерьез.