Максим Городничев - Город на крови

– Я здесь из-за трех убийств, произошедших близ вашего дома за последний месяц.

– Догадываюсь. Но что именно вас интересует?

– Если честно, меня интересует все. В деле есть некоторые пробелы, хочу их закрыть.

– Ах, некоторые?

– Именно. Сейчас не совсем понятно…

Кнопф усмехнулся.

– Простите, что вас забавит? – Родион начал терять терпение. Эти потомки дворян, их манеры и излучаемое во всем превосходство изрядно действовали на нервы. Ну да, будь у него, лапотника Рябинина, столько денег, он был бы не менее утонченный, чем ты, старый тупой ублюдок. Деньги не делают тебя интеллигентом, это просто универсальный ключ, открывающий любые двери.

– Ровным счетом ничего, – Кнопф теперь был чрезвычайно серьезен. – Я лишь подумал, уже месяц прошел, а вы только сейчас сюда явились. Должно быть, проблем больше, чем кажется.

У Родиона возникло неприятное чувство, что старик умеет читать мысли.

– Верно, мы незначительно продвинулись, но это пока, уверяю, – лейтенант невольно окинул комнату взглядом.

– Что-то ищете?

– Я бы посетил уборную, – Родион виновато вздохнул.

– О, конечно, – Кнопф указал направление, – как справите биологические нужды, поднимайтесь на террасу. Там обсудим ваше дело.

Широким коридором опер побрел искать санузел. Попирая дорогущий паркет, форсировал кухню, слава Богу, самую обычную с виду, только очень большую, нашпигованную всевозможной бытовой техникой. Родион наклонился над духовым шкафом, прочитал – Miele. И на всем такая бирка – дорогая техника, наверное. Оставшееся пространство заполнено мебелью из лакированного дерева.

Дверь в санузел тоже была из мореного дуба. Родион вошел и оторопел от сортирного интерьера. На полу и потолке вместо кафеля белый мрамор, а стены из черного с зазубринами камня, как со дна угольной выработки. Шахматная комната.

Унитаз, рядом биде. Чуть дальше, под окном, огромная чаша джакузи. И чисто очень, прямо стерильно, любая отечественная больница позавидует. Родион опорожнил мочевой пузырь, постоял еще минуту, разглядывая ванную как музей с экспонатами, и пошел обратно в поисках Кнопфа, не заблудиться бы в каменных джунглях.

Кухня, гостиная, потом винтовая лестница – и потолок исчезает, над Рябининым оказывается одно лишь небо. Он замирает на пороге террасы, в самом сердце зимнего сада, занимающего почти всю крышу Дома с атлантами. В разные стороны от двери тянутся ковровые дорожки. Странные деревца, бонсай, фикусы и пальмы, отчего-то не увядающие в холод – удивительно, растительность тут, несмотря на всю свою декоративную красоту, была живой.

– Не правда ли, прекрасный вид? – Кнопф обнаружился у балюстрады, наблюдающий вялое движение по тихой Солянке.

– Чудесный, – кивнул Родион.

– Ох, молодой человек, – Кнопф проникновенно посмотрел на Рябинина, – вы уж найдите виновников преступлений… И ведь прямо под окнами пакостят! Если пресса узнает, многие уважаемые постояльцы откажутся от забронированных квартир.

Промозглый осенний ветер трепал лацканы дорогого сюртука, обнажая белую рубашку без галстука, но Кнопф не обращал на мороз внимания.

– Я постараюсь найти виновных до шумихи, – Родион запустил ладони в карманы куртки, пряча пальцы от холода. – У вас есть подозрения?

– Ни малейших, – старик улыбнулся, – подумал бы на конкурентов, да гостиничных предприятий в Москве как грязи, территория поделена, и никто в бутылку не лезет. Чую, беда с нашим вечным городом. Неуютно здесь стало. А ведь я помню старую Москву, настоящую, одноэтажную, с тихими уютными двориками на Молчановке, Ржевке. Шатаешься по улочкам, а город с тобой бабой румяной за компанию идет, показывает, где что у нее, как она устроена, гордится собой. А нынче я Москвы не чувствую, как будто стыдится она себя, как будто в луже ее выполоскали, румяна стерли.

– Ясно, – Родиона старческая ностальгия не удивила, а ответ не устроил, – может быть постояльцы странные заезжали в последнее время?

Блуждающий взор управляющего вновь стал колючим.

– У нас частые гости члены королевских семей, высокопоставленные дипломаты, все они люди уважаемые, и тени подозрения на них кинуть немыслимо.

– Я хочу увидеть список постояльцев.

– Исключено, только не поймите превратно. Определенным местам свойственна невидимость, хотя правильные люди знают, как туда вписаться. У некоторых доходных домов неприметность для широких масс и неприкасаемость для органов – часть имиджа, как у элитных клубов без вывески. – Взгляд Кнопфа скакал по белой, словно обглоданные кости, кладке Дома с атлантами.

– Простите, это важно, – Родион подумал, и решил поделиться информацией, – одной из жертв был английский дипломат…

– Позвольте заверить, – перебил Кнопф, – все английские подданные, заезжавшие сюда, чувствуют себя прекрасно. А средний класс к нам не заходит, не по карману. – Управляющий давит брезгливую улыбку. – И вообще, люди, которые слоняются по незнакомым адресам, иногда умирают. Такова жизнь.

«Старик не рассуждает, – подумал Родион, – он знает, о ком говорит. И его знание не выносит дневного света».

– Продолжайте, – подначивает Рябинин, – выскажитесь!

Улыбка отклеивается от сморщенных губ, и на долгую секунду Кнопф забывает напялить на свое аристократическое лицо другое выражение. Мгновение Рябинин видит его истинным – пустым и бездонным, как колодец.

– Даже исповедникам и патологоанатомам позволено иметь мнение, – хозяин дома меняет регистр и снова искрится радушием, – это не противозаконно.

– Хорошо, – Родион нехотя отступает, – а ваши сотрудники не видели ничего необычного?

– Необычного? – В голове лейтенанта расцветают красные неоновые слова Кнопфа. – Снег-сыплет-рановато, впрочем, я осведомлюсь у служащих. Отобедать не желаете?

– Нет, благодарю, – Родион мысленно скривился от менторского тона старика, но жажда взяла за горло. – От воды не откажусь.

Спустились в квартиру. Глазунья весело потрескивала на тарелке, остывая, выстреливая мелкими гейзерами масла, вот только со сковородки, справа от тарелки нож, слева – вилка. Но в квартире по-прежнему ни души. Зато на столе сок апельсиновый, два стакана.

– Прошу, господин Рябинин.

Родион взял стакан, пригубил. Сок свежевыжатый, в меру холодный. Кнопф тоже взял стакан, глотнул, наблюдая за лейтенантом. Смотрел в другую сторону, но как-то наблюдал.

– А вы ничего этого еще и не нюхали, небось? Тьму человеческую, мрак подворотен, сырость подвалов, – сказал Кнопф вкрадчиво.

– Нет, – поддавшись на провокацию, брякнул Рябинин.

– А я видел, – сказал старик, – и знаю. Это знание к моим потрохам пришито. А ваша душа – девственно-чистая. Смотрю, налюбоваться не могу.