Максим Городничев - Город на крови

В десятке шагов от сержантов лежало тело, распростертое у бордюра – из-под пленки торчали только ноги, одна – согнутая, вторая – прямая, без ботинка, с задравшейся выше щиколотки брючиной.

Подойдя, Семеныч обмахнул сержантов удостоверением:

– Отдел по раскрытию убийств…

Сейчас отдел состоял из него одного, Марат должен подъехать с минуты на минуту.

Постовые козырнули, закурили, поблескивая мокрыми от дождя кокардами, с интересом смотрели на полкана. Тот, не найдя куда руки пристроить, тоже закурил. Дым повалил густо, смешиваясь с паром. Ну точно, паровоз, бля. Пропыхтел легкие, скоро спишут. Солидолом смажут, в ангар отгонят, и свинцом накроют.

Семеныч в очередной раз испытал приступ любви к родному «сапожищу». Он в два затяга сжег табак, отшвырнул бумажный мундштук. Интересно, с этим трупом какая беда случилась. Если яремную вену вскрыли и сцедили кровь, наш клиент. Но заглядывать не хотелось, Марат приедет, и пусть смотрит. Наш-не наш, лотерея.

Около трупа лежал замусоленный полиэтиленовый пакет. Полкан приподнял краешек, аккуратно заглянул: селедка, завернутая в промасленный газетный лист. Воняла.

– Тьфу, сейчас вырвет.

Сержанты посмотрели в его сторону.

– Товарищ полковник, может, прибрать труп, а то дождь уже как лед сечет.

И правда подморозило. Неощутимо сначала, но все сильнее – с каждой минутой. Кусало щеки и подбородок, трещало жестенеющим воротником.

Зябкая ночь. А бывают теплые в ноябре? Вряд ли. Семеныч уже забыл, как это – изнывать от жары. Сейчас он знал одну элементарную вещь: тепло надо беречь. И плевать, что оно пахнет бушлатным потом. Заболеть недолго.

Полкан, выдыхая клубы пара, посмотрел на труп. Лежит, а Марат идет, только далеко где-то, не видно его.

– Ладно, грузите, и на вскрытие, в центральную. Я позже подъеду.

Семеныч хотел было откинуть пленку и посмотреть на шею человека, но не решился. Патрульные приступили к исполнению, вопросов не задавали, понимая, что для откровения им звезд не хватит.

– Вообще-то постойте… – полкан наклонился и для очистки совести осмотрел карманы трупа. Ни документов, ни ценностей, только грязный носовой платок и замызганная десятирублевка. Еще жетончик на метро. А потом внутри у Семеныча шевельнулось что-то, и мозолистая пятерня откинула полиэтилен.

Фонари светили грязными кляксами, всего пара и горела, ни зги не видно, или глаза подводят? Полковник склонился чуть ниже, разглядывая глубокую рану на горле человека. Рваные лоскуты кожи с синими прожилками, и ни капли крови. Наш клиент, приехали. Искусственный тусклый свет пульсировал, озаряя пустые глазницы существа, недавно бывшего человеком.

– Третий жмур за месяц, и тоже без крови. Сухой, как пергамент. Оформили его?

– Так точно!

– Везите.

Марат появился, когда патрульный «глазастый» трогался с места, увозя тело. В отдалении зазвонил колокол. Капитан вылез из скрипнувшего тормозами старенького БМВ, проводил патруль взглядом.

– Почему так долго? – Семеныч вырвал Марата из секундного анабиоза, – я за тебя углы тут обивать буду?

– Виноват, Олег Семеныч, – сказал Марат, козырнув. – Машину завести не мог, хотя вчера из сервиса забрал.

Полкан окидывает капитана взглядом, у того из-под кожанки выбивается помятый край белой рубашки. И лицо такое же помятое. Щетина, Бог с ней, а вот фонарь под глазом, это как понять, и нос вроде бы чуть в сторону смотрит. Кадры, бляха.

– Отремонтировал бэху свою? – спросил полкан сквозь внезапный зевок, – в морг щас поедем, жмура смотреть.

– Наш клиент? – Марат сразу подобрался.

– Похоже, наш, – дозевнул полковник, – не уверен еще, но в шее у него второй рот, это факт.

Солянка пустовала: ни прохожего, ни автомобиля. Семеныч достал «Беломор», пачку которого не мог прикончить уже несколько дней, а этой ночью курить тянуло. Как воздухом подышать. Зажег, сделал глубокий вдох, и кинул папиросу под ноги – в груди сильно кольнуло. От неожиданности Семеныч даже всхлипнул. Сердце остановилось, и на миг показалось, что оно уже не забьется, что он сейчас умрет, падая на мокрый асфальт. Потом, слава Богу, сердце застучало опять. И он стукнул кулаком в грудь, показывая находящемуся там насосу, кто в доме хозяин.

Залезли в бэху, пружины скрипнули от натуги под центнером полканова огузка, но внештатного сала в Семеныче не так много было, самбист в прошлом, потом железо тягал, нарастил дурного мяса.

В салоне сразу стало теплее, пахло еловым освежителем, и кожей. Марат повернул ключ, торпеда загорелась зеленым апельсином. Защелкал поворотник. Капитан вырулил на проезжую часть, набирая скорость. Справа проплыл Дом с атлантами постройки конца XIX века.

На дороге просторно, хотя Кремль всего в паре километров. Москва, конечно, ночью не так забита автомобилями, как днем. Да и вообще, у народа денег нет особо разъезжать. Перестройка всех опустила. Бензин подорожал, и не важно, что людей внутри МКАДа вдруг под пятнадцать миллионов стало, когда из регионов ломанулись за лучшей жизнью. 1995 год на дворе, а как будто вчера танки по Белому дому лупили.

Серый асфальт плыл под колесами. Шуршал тихо. Черные, чужие окна с враждебностью глядели на дорогу. Пунктир разметки бежал навстречу и пропадал под машиной. По обе стороны тянулся кремлевский полк столбов со склоненными над асфальтовой полосой фонарями. Половина не горела, но столбы мелькали часто, и казалось, будто железка на резиновых подковах несется в трубе вроде бесконечного парника, а по обе стороны шоссе – дикий и враждебный мир, полный рептилий.

На Старой площади неожиданно оказался затор, ставили какие-то ларьки, или убирали, не понятно. Пока объезжали среднеазиатскую речь и железный скулеж подъемных кранов, Семеныч задремал, разомлел в теплом салоне. Марат что-то говорит, байку травит, наверное, а полкан о жене думает, о детях. Но почему-то больше о жене. Вспоминает тот вечер, когда почти решился позвонить ей. Сидит на кухне перед телефоном, опрокидывает в себя стопку, пьет водку как воду. Хочет все исправить, набрать номер, но рука не поднимается. Сейчас не поднимается, а тогда поднялась. Он все прокручивает в голове, как это было. И было ли? Год прошел, а как в другой жизни. Суббота на дворе стояла. Полкан явился далеко за полночь, работа такая, но Таня, она, блин, устала, ей надо высказаться, нет, чтобы понять, простить и помолчать. Ну гости приходили, важные, начальник с супругой, и что, не понимают что ли? Ментовская работа, бляха, она… в общем, не сахар. А Таня сразу накинулась, с порога. А он труп перед этим полчаса разглядывал.

– Олег, ты хочешь, чтобы наша семейная жизнь взяла и закончилась? Чтобы я сидела по ночам и ждала, когда тебя бандиты в подворотне зарежут? – Ее голос надломился на слове «зарежут», и в сердце у него екнуло.