Маша Фокс - 8 дней между вчера и завтра

Схватил за волосы и стал колотить моим лицом по клавишам машинки. Я орала так, что у меня потом неделю болело горло. Что это было? Ненависть к машинке? Ко мне? К будущему работодателю? Фрустрация отчаявшегося человека? Я вырвалась и убежала в ванную. Одним махом закрыла дверь, защелкнула шпингалет. Он пару раз двинул кулаком в дверь, пробил в ней небольшую дыру, но шпингалет оказался крепче. Через минуту я услышала стук захлопывающейся входной двери. Включила душ. Сквозь поток холодной воды услышала трель звонка. «Вот говнюк, еще и ключ забыл, не впущу». – Эй, господа, у вас там все в порядке? – голос соседа из квартиры напротив нашей.

Я не пошла открывать. Я вообще заперлась. Шпингалет внутри меня оказался даже крепче дверного.

Он вернулся с охапкой цветов и бутылкой вина. Плакал, умолял, обещал, стоял на коленях, менял пакеты со льдом у меня на голове, снова плакал и умолял. Я не ушла. Во-первых, идти было некуда; во-вторых, не могла ни себе, ни подругам признаться, что, кажется, ошиблась. Он еще делал слабые попытки иногда взять меня за руку или под локоть, приобнять, но я шарахалась от него, как от прокаженного. Постепенно сошли синяки. Боль не прошла, но поутихла. Даже секс восстановился, но… Моя добрая подружка Свадхистана уснула глубоким сном. Оранжевое свечение погасло. Навсегда.

Чай допит. Ставлю чашку на липкую от меда тарелку. Несу на кухню. «А вот и хрен с ним. Не буду их мыть. Пусть вообще присохнут друг к другу так, чтоб разбить, чтоб отлепились». За окном уже светло. Значит, скоро будильники зазвякают. А я уже вот она – на ногах и почти готова.

Возможно, если бы у нас был ребенок, все было бы по-другому. Но, с другой стороны, дети – не цемент. Сколько пар расходятся, женятся на других, детей воспитывают отцы чужих детей. Не дал Бог, ну, значит, не судьба.

Нельзя сказать, что мы стремительно отдалились друг от друга, но между нами стал углубляться ров, и не только ров, но и стена над ним поднималась все выше и выше. ОН становился все более несдержанным (вот тебе – хваленый английский джентльмен), я – все менее терпима к его грубости. ОН где-то вычитал, что бороться с приступами необоснованной агрессии можно с помощью пения. Это не было пением в прямом смысле слова, а нечто среднее между мурлыканьем и хмыканьем. Эти бессвязные ла-ла-ла и тру-ту-ту доводили меня до потемнения в глазах. Со своей стороны, я следовала рекомендациям подруги психолога и, как только он включал звуковую завесу, выставляла внутренний заслон под названием «водопад». Это когда ты представляешь себе, что ты в джунглях, стоишь по пояс в воде, а с горы струится поток воды, и ты прячешься за ним, как за занавесом, и наблюдаешь за дикими животными, которые пришли на водопой. Они тебя не видят, а ты ими любуешься. Идиллия, как в рекламе геля для душа, но возникает вопрос: «Сколько ж можно жить за шторой?».

Так – шаг за шагом, пядь за пядью – я начала отвоевывать себе личное пространство. Под предлогом бессонницы я перебралась в «гостевую комнату». Гостей там отродясь не бывало. Первоначально это была не то гардеробная с окном, не то альков для детской колыбели при спальне. Так или иначе, мы купили дом уже с перепланировкой, и между пространством в 4,5 квадратных метра и спальней была поставлена стена, и вход туда был из коридора. Там едва помещались односпальная кровать, стул и торшер, а большего мне и не надо. Главное, рядом никто не ворочается, не сопит, не сморкается и не пахнет. У меня вдруг резко обострилось обоняние, и запах мужчины стал просто невыносим.

Тили-тили, дзинь-дзинь-дзинь. Запели мои будильнички. Отлично. У меня еще сорок минут до прихода такси. Теперь, когда воды в доме используется вдвое меньше, я могу себе позволить маленькую роскошь. Я включаю душ и даю очень горячей воде протечь минуты две-три. И, когда ванная заполняется влажным теплом, я, как Венера из пены, но не выхожу из волн, а вхожу в облако этого пара. До прихода такси двадцать минут. Успею без спешки. Сушка феном – минутное дело. Стригусь я теперь у мужского мастера и потому супер коротко. Моя соседка не любит мой стиль и говорит, что моя прическа похожа на те, что у баб после химиотерапии. У меня, слава богу, обошлось без нее…

Все началось с ежегодной маммографии. Пришла в назначенное время к указанному в письме кабинету. Вывалила свою молочную ферму на поддон под рентгеновской трубой. Все как всегда. Оделась, собралась на выход.

«Мария, не могли бы вы задержаться. Доктор хотел бы поговорить с вами». Сижу в приемной. В ожидании листаю Vogue. «Господи, ну ничего нового придумать не могут. Точно такие сапоги на платформе у меня были не то в 75-м, не то в 76-м, а расшитая дубленка „афганка“ и подавно в 72-м, я только в институт поступила». Хотела еще гороскоп посмотреть, но не успела, меня зовут. Захожу. За столом сидит хозяин кабинета. К левому нагрудному кармашку приколот бейэджик «Dr. Parson. Oncologist». Напротив – женщина средних лет. Внешность абсолютно неприметная, но безошибочно узнается медработник. Я не вижу ее значка, наверное, ассистент или практикантка. Она жестом приглашает меня сесть на стул рядом с ней. Док приветливо улыбается и продолжает рассматривать снимки. Не успеваю я пристроить свою пятую точку, как женщина-ассистент хватает меня за руку, крепко прижимает к себе. В другой ситуации я подумала бы, что она сумасшедшая лесбиянка, не умеющая сдерживать свои эмоции. Я так и не поняла психологию этого приема. То ли из опасения, что, услышав диагноз, я наброшусь на врача с кулаками, то ли готовность подхватить меня, когда я начну падать в обморок.

Итак… Рак левой молочной железы. Вовремя обнаружен, но не стоит обольщаться – борьба предстоит долгая и тяжелая. Еще надо сдать анализы на чистоту лимфоузлов и проверить гинекологию. В зависимости от результатов методы лечения могут варьироваться. Радиология, химиотерапия или, чтоб уж наверняка, отрезать все на хер. Ну, на хер так на хер. Пацан сказал – пацан сделал.

Мой тогда-еще-муж то ли считал, что приносить цветы в больницу – слишком сентиментально, то ли – что это негигиенично. ОН, почему-то, в каждый свой визит приносил виноград. Только виноград, и ничего больше. Возможно, Фрейд смог бы объяснить этот виноградный фетиш как символ объединения – типа, по отдельности мы хрупкие одинокие виноградинки, а собранные в пучок – мы семья, мы сила. Не знаю. Я вообще не любительница фруктов, мне бы шоколадку или мороженое, но нет. В больнице НУЖНО было есть виноград. Как только он уходил, я отдавала коробку соседке по палате, а сама просила кого-нибудь из ходячих принести мне снизу из магазина вафли или драже М&M. Когда меня выписали, он как-то очень нарочито, я бы сказала, «навязчиво» стал за мной ухаживать. НАДО было не раскисать, взять себя в руки, принимать гормоны, от которых все время хотелось плакать и не хотелось есть, но НАДО. От гормонов же я начала толстеть, и весь мой гардероб стал настолько мал, что противно было смотреть на себя в зеркало. Но НАДО было «через не хочу» одеваться и идти гулять. В какой-то момент этих «НАДО» стало слишком много.

Читать дальше