Маша Фокс - 8 дней между вчера и завтра

Когда тебе шестой десяток и у тебя нет ни детей, ни даже собаки; когда ты чудом избежала смерти от болезни, которая забрала всех баб в твоем роду – маму, сестру, обеих бабушек, тетку, ее дочь – твою кузину; когда все твои силы уходят на то, чтобы понять, кто ты теперь есть и как дальше жить, последнее, что ты хочешь видеть – это мужчину, с которым у тебя давно нет ничего общего. Да и было ли? А что, собственно, было? Секс, общий счет в банке и дом? Это много или мало? И как много или как мало мне НАДО теперь…

…Надо закрыть вентиль на газовой трубе. И на водопроводной тоже. Надо проверить еще раз закрыты ли окна и форточки. Утюг? Ты чего, дура, что ли? Ты его и не включала, сама же вчера сказала «зачем гладить, в чемодане опять помнется». Так. А где телефон и зарядка? Ведь как чувствовала, чего-то в сумочке не хватало. Вот, НАДО присесть на дорожку, может еще что-то вспомнится…

– Алло. Такси? Да, заказывала. Спасибо. Да, уже выхожу.

Какой симпатичный молодой человек этот таксист. Прям выхватил у меня из рук чемодан. Сам докатил его до машины, сам уложил в багажник. Придержал дверцу, поправил подол плаща, чтобы не прищемило. А улыбка… Зубы от края до края, и все свои… эх…

– У меня в заказе указан вокзал Ватерлоо, терминал Евростар.

– Мадам к Парижскому 9:22 спешит?

– Да. Хорошо бы не опоздать. У меня сегодня много пересадок. Хотелось бы к каждой приехать вовремя.

– Конечный пункт? Если не секрет.

– Нет, не секрет. Конечным железнодорожным у нас сегодня будет Марсель. Он же будет и начальным. Из Марселя я и еще три мои подруги из глубокого-глубокого детства (мы знаем друг дружку с первого класса, можно сказать, всю жизнь) отправляемся в морской круиз по Средиземноморью. Так мы решили отпраздновать наш юбилей. Пятидесятилетие дружбы… Мы будем шутить, смеяться, радоваться тому, что мы вместе. Мы будем пить вино, есть шоколад и пирожные, смотреть на закаты, восторгаться дельфинами, и вспоминать… вспоминать… вспоминать…

– Вау. Молодцы старушки. Я тоже так хочу.

– Вы, молодой человек, еще слишком молоды, чтоб вспоминать. Вам пока еще только мечтать полагается…

– Вот, сбылась мечта идиотки, – говорю я, плюхаясь в шезлонг, – сколько ж лет я мечтала об этом моменте? Момент начался еще вчера, но после бурной встречи с подругами, поездок – сначала Лондон-Париж, там переезд на Лионский вокзал, потом на поезде Париж-Марсель и загрузки на лайнер – сил ни думать, ни тем более писать не было. С юных лет, еще со школы, когда я впервые прочитала «Кентерберийские рассказы» Джеффри Чосера, жанр «рассказы путников» запал в душу. Думаю, что наше путешествие и истории моих подруг могут если не составить конкуренцию знаменитой книге, то продолжить традицию.

Мы сидим на верхней правой палубе нашего красавца-лайнера. Мы – это три «разведёнки» и одна вдова: то, к чему мы пришли, пройдя, как говорится, «большую часть пути». Про себя я уже рассказала, а остальные – вот они: Натали живет в Стокгольме одна (или я чего-то не знаю – выясним); Динка как была москвичкой, так ею и осталась, но развелась, муж умер уже после развода. Имеется сын Лёшка 34-х лет. Не мальчик уже, но пока женщины лучше мамы не нашел и живут они вдвоем; Нино – наша грузинская княжна. Родители обрусели, жили в Москве. А потом вдруг спохватились и все-таки выдали нашу Нино замуж за «правильного» грузина в Тбилиси. Мы боялись, она руки на себя наложит. В Москве и школа, и институт, а она в глушь, в ссылку, да еще по родительскому сговору. А оно вот как бывает – из нас из всех у нее самый крепкий брак оказался. К сожалению, с несчастным концом.

Столики и шезлонги расставлены амфитеатром в сторону запада. Официанты в белых коротких курточках, белых перчатках и галстуках-бабочках все одного роста и на одно лицо – молодые малайзийские ребята. Они, как маленькие легкие птички, неслышно и удивительно грациозно движутся между столиками, разнося коктейли и мини-закусочки в один укус. Накидывают пледы на плечи и колени дам.

– Какие же они хорошенькие, прямо куколки, – комментирует Дина, глядя вслед одному из них. – А ты все еще замечаешь молоденьких и хорошеньких, – с язвой в голосе в разговор вступает Натали. – Ну, до некоторой степени, да. Я единственная из вас всех, у которой в доме всё еще живет молодой человек. – А по мне, что молоденькие, что старенькие, – холодно комментирую я, – у всех центр тяжести балансирует на третьей ноге. Выше нее ни ум, ни чувства не поднимаются. – Девочки, – Нино встает, складывает плед и аккуратно кладет его на спинку кресла, – что-то я сегодня приустала. Вы сейчас опять начнете мужиков чихвостить, а у меня еще рана не совсем зажила. Так что я пойду, прилягу. Мы пытаемся её удержать: «Как же так, а любоваться закатом… а выпить, а расслабиться…», – но она явно не настроена на наше злословие.

– Маш, так тоже нельзя. Что ты сразу начинаешь. Ты, мы – сильно обожглись, но это не значит, что вот прямо всех надо под одну гребёнку стричь. У Нино другая ситуация. Овдоветь – это тебе не развестись, – Натали пытается заступиться за Нино, – у них действительно все было по-другому. И жили бы счастливо, и внуков на море в Батуми возили, если бы не та авария. Ты же знаешь. Это ужасная трагедия. – Согласна, не хотела портить наш праздник и прямо с этого начинать путешествие. Для того и поехала, чтобы отпустило, а вот видишь, так глубоко сидит, не могу скинуть.

– О, а вот и новая порция напитков на подходе, – замечаю я.

– Нere, here, please 1 1 Сюда, сюда, пожалуйста (англ.) Здесь и далее перевод автора. , – Дина машет рукой официанту. – Натали, а расскажи-ка нам поподробнее свою историю. До меня она доходила как-то обрывками и не в хронологии.

– История долгая, с чего начать?

– А куда нам спешить?! Начинай с начала!

Сколько помню Наташку, она всегда была похожа на ирландку. Волосы – рыжие кудри, лицо обсыпано веснушками, белесо-желтые, длиннющие, как у теленка, ресницы. Но, если у типичных наследниц викингов все яркое, зовущее, то у Натали краски были приглушены. Как будто мать-природа сделала ее по подобию северных дев, а потом раздумала и слегка припудрила. Натали рано рассмотрела в зеркале свою необычную красоту и всячески, часто довольно экстравагантно, ее подчеркивала. Ну, да ей сам бог велел. Выучилась на модельера, работала ассистентом у самого Зайцева. Вечно рыскала по комиссионкам и старьевщикам. Скупала на рынках у бабулек чудом сохранившиеся шубы, шапки. Кроила, комбинировала и являлась на очередную вечеринку то в рыжей лисьей шубе до пола, то в гусарских ботфортах (каким-то непонятным образом списанных с «Мосфильма») и в замшевых тирольских шортах поверх толстых цветных колготок, а то и без шортов, но в длинной мужской белой сорочке, самостоятельно расписанной редкими тогда несмываемыми фломастерами и подпоясанной чем-то непонятным. Свои непомерно длинные ресницы она густо красила тушью «Ленинград». Мое поколение еще помнит брусок черной ваксы за 55 копеек, в который нужно было плюнуть, растереть крошечной щеточкой и наносить на ресницы снизу вверх, снизу вверх. Не дай бог попасть в глаз. При всей «шумности» ее образа она была девственно целомудренна. То, что Саид запал на нее с первого взгляда, не удивляло никого, но то, что она ответила ему взаимностью, было полной неожиданностью. Она – богемная штучка. Коренная москвичка. Семья, правда, распалась, и отец ушел к другой, но Лидия Ивановна, Наташкина мама, была хоть и простым бухгалтером, но в Малом театре, и тоже по-своему была женщиной привлекательной, с широкими взглядами на жизнь и весьма интеллектуальными знакомствами. Он же – иранский студент сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. Что к этому добавить? Только то, что приехал наш Саид в Союз учиться на мелиоратора по путевке компартии Ирана. Лед и пламя, белый лебедь и пингвин. Что могло быть у них общего?