Михаил Дорошенко - Злейший друг

– Что-то о проблемах мозга, – лепечет переводчица. – Ой, ой, ой… больно! – старательно улыбаясь, шепчет она сквозь слезы. Следователь щиплет ее за зад, также улыбаясь из-за ее спины японской улыбкой. Позади них хохочущий сатир указывает на происходящее мраморным пальцем.

– О чем сейчас говорят?

– О преимуществах Брокгауза, кажется, Эфрона над Далем?

Генерал сидит в кресле с кожаной обивкой в кабинете следователя.

– По-латински они, видите ли, говорят! У-че-ные ужи! Я тебе рога пообломаю! Не только по-латыни, по-русски забудешь, как говорить! Пиши: я был завербован… вот тебе ручка… израильской разведкой в лице Брохгауса и Хеврона в голландском посольстве. Написал? Распишись. Давай сюда бумагу. Будучи в голландском посольстве в сопровождении следователя Буркова… та-ак… не то написал. Контра…

Раздается звонок, и следователь берет трубку, выслушав, отдает честь.

– Слушаюсь. Пойдем, – зовет он генерала и подводит к двери. – Ладно, иди: не до тебя. Завтра, завтра в это же время продолжим допрос. Иди! Свидетелем будешь… пока!

Шкловский выходит на улицу и видит валяющиеся везде трупы.

– Что здесь было? Война, что ли? – восклицает он.

– Похороны, – сквозь стоны произносит один из лежащих на снегу людей.

– Кого хоронили?

– Ты что – с луны свалился?

– С Лубянки.

– А-а… отца, отца родного хоронили. Коба умер, вот, кто! Его хоронили.

По улице, объезжая трупы, медленно движется черный, сверкающий лаком лимузин. Шофер сигналит и раненные сползают на обочину.

– Эй, – высовывается из заднего сидения лысый человек в пенсне, – подойди сюда.

Генерал покорно подходит.

– Давай подвезем человека, – с грузинским акцентом обращается Берия к шоферу. – Поздно уже.

– Я здесь рядом живу.

– Ничего, подвезем: сделаем доброе дело. Люди должны выручать друг друга, – делает он широкий жест, невольно указывая на трупы. – Садись, дорогой. Теперь все будет хорошо: виноватые будут наказаны, невиновные оправданы. Что тогда будет, а, как ты думаешь?

– Коммунизм?

– Долгая счастливая жизнь!

Генерал поднимается по лестнице, навстречу ему катится глобус, за ним с лаем, визгом и воплями несутся две собаки и ватага детей. Он пытается схватить своего сына, но тот юркает между ногами и ускользает. За ними едва поспевает карапуз лет пяти в тельняшке, брюках-клеш с киксой во рту и папиросой, небрежно свисающей с губы. Генерал поднимает его за шиворот:

– Куда торопишься, хлопчик?

– Ну ты, фраер десовый, – слышит в ответ, – убери лапы! Сяс на пику тебя посазу!

Генерал выбивает нож из руки пацана, подносит его к лицу, прикуривает от его папиросы и опускает на ступеньки.

– У нас теперь коммуналка, – заводит он Берию в свою прежнюю квартиру, где происходит застолье.

– Белеет па-арус одинокий… – задушевно поет какая-то молодая девушка в глубине квартиры.

– В тумане мо-оря голубом, – подпевают ей два молодых офицера с гармошкой и гитарой.

– Пересядьте, пожалуйста, тетя – говорит сын генерала какой-то женщине в старомодной одежде начала века, – мне не видно.

– Это мое место! – наставительно говорит женщина, раскрывая веер, что еще более закрывает происходящее от сидящих за ней. – Я всегда здесь сижу!

– Дура старая, – говорит сын генерала, ныряет под стол и ползет на коленках. – Я еще подложу тебе кнопку под жопу. Я тебе сделаю ночью велосипед. Ты у меня еще попляшешь, ты у меня еще будешь просить прощения! А вот и не буду, – отвечает он, утрированно изображая ее.

– Это мой веер! – слышно из-за стола.

– Я еще помочусь тебе в туфли. Ты еще будешь у меня землю грызть, – достает трубочку, заряжает бусинкой и выстреливает между ног сидящей барышне, которая обмахивается подолом своего платья.

Генерал садится за стол, молча выпивает рюмку коньяка, еще и еще. Фарфоровая цапля, стоящая на камине, оживает и, осторожно переступая через бутылки, важно шествует по столу. Генерал выплескивает что-то из стакана, сам наливает себе коньяк и выпивает.

– Что ищет он в стране далекой… – запевает генерал.

– Что кинул он в краю родном, – подхватывает жена.

– Хрусталев, машину! – говорит Берия.

Шофер встает из-за стола, вливает в себя рюмку коньяка и уходит, беря за руку поющую барышню, на которую на ходу указал его шеф.

– Синеют во-олны, – допевает она, задержавшись у двери очередную фразу, – ветер сви-ищет…

– А мачта гнется и скрипит, – подхватываю все гости за столом.

– Увы, он счастия не ищет… – вносит свою лепту в пение вновь появившийся в проеме двери Берия.

– И не от счастия бежит… – завершают все хором. Цапля вспархивает из-за стола и влетает на сцену театра с декорациями салона в стиле модерн.

– Человек, который называет ло-па-ту ло-патой, – говорит со сцены жена генерала, – годен только на то, чтобы этой ло-па-той вырыть себе могилу! Такой человек не может быть принят в приличном обществе, – быстро проходит через кулису на кухню убогой коммуналки в подвале, мешает кашу: «Кошмар: опять пригорела. Неужели нельзя было выключить или помешать?» – обращается она к ухмыляющемуся пролетарию в майке («Бэ-э…», – отвечает тот, весь осклабившись), дает по пути подзатыльник сыну, сидящему верхом на баране, и вновь возвращается на сцену.

Ледяное сонмище античных богов перед высоткой подвергается нападению со стороны дворника. Одна за одной гибнут статуи под ударами лопаты. На лицах некоторых статуй надеты кружевные маски, в глазах вставлены цветные камешки.

– Не положено! Не положено! – огрызается дворник, хотя рядом никого нет. – И все тут!

Некоторые статуи неожиданно восстанавливаются сказочным образом из россыпи обломков за спиной дворника. Он возвращается и со злобой добивает.

– А я говорю: не положено! – входит в раж дворник. – Не положено! – рычит он и с еще большей яростью набрасывается на статуи: рубит головы, топчет ногами вставные глаза. – Эт-тит ты, – чертыхается он, – вылупили гляделки!

– Почему? Ну, почему? – истошно орет сын генерала. – Отпустите меня, я этому дворнику рожу раскровавлю. Я его из рогатки убью!

– Отца арестуют, – шипит на него мать.

Он залезает под стол и скулить:

– Ну, гадина, я еще подключу к твоей лопате электрический ток, ты у меня попляшешь…

– Ничего ты не сделаешь, – заглядывает к нему интеллигентного вида женщина с неизменным веером. – Будешь таким же, как и отец. Это вы своими ло-па-тами, – указывает она на генерала, – разрушили Бель Эпок и добиваете то, что еще осталось. Я всю жизнь собирала нецки, а ваш сын…

– Вам мало, что мы его выпороли?

– Бурлацкое отродье!

– Па-азвольте, Мари Николавна, – говорит генерал, – не ваш ли отец давал деньги на революцию?