Ольга Дарфи - Электричество. Роман-нарратив от создателя фильма «Я – Гагарин»

Желтый кадиллак, разрывая небо, мчит нас на Рождественку к Петлюре. Мы едем в темную ночь, продолжая запретное приключение.

Харизматик журчит по огромному мобильному телефону, любовно держа трубку двумя руками. Я сижу у него на коленях и пожираю глазами колумбийца, тот сдержанно жестикулирует:

– Мы вернем Америку индейцам! Это сделать просто. При помощи белого порошка. Белого человека съест белый порошок, и Америка опять будет наша!

За окном начинает падать белый снег.

Мы выходим из машины и, зайдя в помещение, опять плюхаемся на что-то бархатное. Оказывается, мы приехали не в разухабистый сквот художника Александра Петлюры, а в маленький клуб, напоминающий пристанище вампиров, в каждом из углов которого пристроилась худая бледная тень.

Колумбиец взмахом руки высыпает на стекло стола порошок, цвет – чуть розоватый. Компания «Сахарного короля» сидит на алых подушках и гипнотизирует бело-розоватые дороги.

Харизматик не выпускает меня из рук, вцепился крепко.

– Детка, молодец. Смешно… охренеть… С тобой не скучно, а? – он достает зеленую купюру, тянет через нее носом.

– Ну, проси.

Я выскальзываю и прячусь за Колумбийцем.

– Что ты хочешь? Я богат. Ты не представляешь, как я богат.

Еще одна дорога уезжает в его бездонный нос.

«Сахарный король» и Лена уже отвалились, сплелись, утонули в кресле, курлыкают, облизываются, горячо дышат, словно маленькие дракончики.

Колумбиец опять взялся за дротики. Семь дротиков на подоконнике выстроились в зловещую улыбку. Я тоже улыбаюсь.

А кудрявый толстяк продолжает свое.

– Я могу купить все. Все, что хочешь. Все тебе куплю.

Вдох, всхлип, он облизывает рассыпавшие по губам крупинки белого порошка.

– Шубу из шиншиллы хочешь? Купим прямо сейчас! Нет?

Нюх-нюх. Он цепляет меня опять, тянет к себе.

Семь дротиков на столбе повисают в виде вопроса. Колумбиец пожимает плечами, в его глазах застыл немой вопрос. О чем он меня спрашивает? Хочу ли я спасать Америку для индейцев? Да, я хочу. Я слегка киваю ему в ответ.

А харизматик, ничего не замечая, все тянет меня к себе:

– Ожерелье пятьсот граммов золота, от «Версачи»? Нет?

Дорожка исчезает в носу пухлого харизматика. Он чихает.

Десять дротиков в виде сердца появляются на черной стене.

Харизматик протягивает лапы, и вот он сцапал меня. Я пытаюсь оторвать спину от его плотного живота, он сильно обхватил меня, не выбраться.

– Квартиру в центре Москвы хочешь? Нет? Что же ты, е*тыть, хочешь? Голову Иоанна Крестителя?

Десять дротиков летят в противоположную стену и выстраиваются виде креста.

Колумбиец бросает на меня взгляд, а я тону в бизнесменовом жире.

Наркодилер выходит, хлопнув дверью. А я считаю дротики.

Потом надеваю очки, чтобы выглядеть серьезной, и поворачиваю лицо к харизматику.

– Да. Я хочу праздник. «Аврора-парти». Пусть на легендарном крейсере поэты читают стихи, а потом – рейв-вечеринка. На восходе корабль уплывет в море, ну, если он на ходу. А если нет, то надо починить. У меня есть договоренность с капитаном. Нужны деньги.

Харизматик скидывает меня с колен и соскакивает с дивана:

– Пи**ец! Это пи**ец! Круто! Берем «Аврору»!

Он обходит по периметру алое лежбище:

– Берем «Аврору»! Завтра я – в Париж. Через три дня обратно. Все уладим. У тебя три дня на сборы. Будешь жить со мной в Париже.

Возвращается колумбиец, щурится. В руках мешочек с новыми дротиками.

Я громко объявляю:

– Я не хочу жить в Париже. Я хочу возвращать Америку индейцам!

Дротики заметались, выстроились за спиной харизматика блестящим словом «Yes». Я киваю в ответ.

Харизматик меня не слышит.

– Окей. Переезжаешь в Париж, нах! Слышь, детка? И мы берем «Аврору». Мы сделаем это! Парти, салют, фейерверк, залпы!

– И стихи.

– Стихи, кино, всю эту поеб*нь. What ever what you want.

Я потягиваюсь, растягиваю слова.

– Хорошо. Только три дня – это так долго-о-о-о.

На следующий день неизвестные расстреляли колумбийца, когда он вылезал из «шестисотого» у своего дома в Замоскворечье.

А ровно через три дня после этого я вышла из бассейна. Я устала, проплыла два километра. Мерзкая ноябрьская сырость, серый день, словно грязный снег, хлюпает под ногами. Я иду зачем-то прямо к газетному киоску. Зачем? Я никогда не читаю периодику.

Но в руках у меня оказывается газета. Заголовок шепчет: «Убийство в Париже. В собственной квартире застрелен 35-летний русский бизнесмен и меценат Сергей Мажаров». И фотография. Это он, харизматичный пассионарий из вампирского клуба.

Через месяц на частном самолете по дороге в Толедо разбился «Сахарный король», вместе с моей подружкой, мурлыкающей кошечкой Леной.

Так мне явился оттенок порошка – черный.

А «Аврора-парти» сделали потом какие-то другие люди.

«Люсенька» существовала в виде марок, промокашек и просто на сахаре. Отведав ее, можно рисовать картины, разглядывать Рембрандта, делать костюмированную фотосессию, плавать в бассейне, плясать с ночи до утра и с утра до ночи. Мир, лень и уверенность в завтрашнем дне – вечные спутники хорошего настроения. И цветы. И флажки. И лозунги. Вселенная любит тебя. Все двери открыты. Улыбайся. Люди – добрые ангелы.

Я впитываю счастье и порхаю на танцполе, ловлю ладонями лазерные послания.

Ледяная рука больно сжимает мой локоть и тащит к служебному выходу. Это мой друг, диджей Саша, белый, как горка кокаина. Весь клуб наводнен братками, а меня ищет пара злых накаченных парней. Мне надо немедленно исчезнуть.

Я пожимаю плечами, у меня нет знакомых бандитов, отмахиваюсь, мне некогда, мне надо ловить лазерные лучи.

Но Саша серьезен, испуган, я не понимаю ситуацию. Он выталкивает меня на улицу. Беги!

Я, конечно, никуда не бегу. Иду себе спокойно к большой дороге, а в воздухе пахнет черемухой. Кисельные берега и молочные реки разливаются добротой. Мир любит меня. Тормозит белый «шестисотый». Открывается окно.

За рулем – кудрявый африканец, взгляд мудрый. Дружелюбно улыбается. Золотая цепь и пальцы в перстнях, разноцветные камни отсвечивают в глазах. Мощный джаз из колонок рвет воздух. Мне нравится вбирать эту музыку, ревущую из утробы человечества.

Плюхаюсь рядом с африканцем, на прохладную белую кожу. Машина, качнувшись, набирает скорость. В следующее мгновение мы смешиваемся с огнями города. Еще четыре секунды, и мы отрываемся от земли, обгоняя жизнь Садового кольца, становимся кометой с ледяной головой и горящим хвостом. Пышный хвост виляет, врезается в звездные россыпи. Падают гроздья салюта, искрят. Африканец выключает музыку. Он лихо управляется с кометой. Мы слушаем шуршание ночных звезд в тишине, молчим. Он понимает меня без слов, он становится моим братом.