Ольга Дарфи - Электричество. Роман-нарратив от создателя фильма «Я – Гагарин»

А потом рассвело. Люди потянулись на работу, и комета причалила к моему дому. Чернокожий брат вышел из машины и оказался смешным карликом. Сказал, серьезные ребята ждали его в клубе, а он любит обернуться кометой.

– А бывают среди этих ребят Робины Гуды?

– Среди них – нет, не бывает. Но я – Робин Гуд.

– Вы?

– Не похож? – он потянулся ко мне, мы обнялись. Его голова уперлась в мою талию. – Если будут проблемы, обращайся. И не лезть в приключения. Обещаешь?

Я киваю. Машина растворяется в сизом утре. Многоэтажки гудят какофонией. Я захожу домой, валюсь на матрас, лежащий на полу, – это моя постель. Сооружаю пещеру из одеяла и урчу в ней от удовольствия, так вот и чувствовали себя древние люди, объевшись мамонта.

Противное дребезжание громыхает над ухом, это телефон, звонит мой вчерашний друг, диджей Саша. Не могу сообразить, что он рассказывает, но что-то неприятное. Потихоньку разлепляя веки и надевая тапочки, наконец вникаю в историю.

Оказывается, у пары братков на вчерашней вечеринке стащили портмоне. Некий Кирилл Мурзин сказал, что я возглавляю банду девиц, которые промышляют воровством кошельков на вечеринках, и это моих рук дело. Бандиты клянутся меня найти и отрезать руки.

Саша слышал этот разговор, находясь в VIP-зоне, но доказывать пьяными бандитам, что я ромашка, – бесполезно. Но здорово, что все хорошо закончилось!

– Что за ерунда? – я холодею и подскакиваю к окну. – Кто такой Кирилл Мурзин? Как он мог придумать такое? Я его даже не знаю!

– Я тоже его не знаю, – резюмирует Саша, – но в клуб теперь ты лучше не ходи. Ну так… на всякий случай.

Где моя сигарета? Я беспорядочно шарюсь по комнате, вижу скромную пачку, притаившуюся у зеркала, и закуриваю, разглядывая сквозь дым своё испуганное отражение. «Существует ли этот Кирилл на самом деле? Может, это послание, чтоб я завязала с клубами? Сделала остановку? А если он и правда существует, то как вызвать его на дуэль? Я хочу мести и должна за себя постоять, ведь больше некому. Как дрались Пушкин и Лермонтов, я читала, но как это делается сегодня? Я куплю пистолет и прикончу гада».

Я бросила окурки в пепельницу и скосила глаза на телефон… мой «мерседесный» брат. Черный карлик!

Безымянным пальцем я набрала шесть цифр на круглом диске бежевого пластмассового телефона. Трубка погудела и откликнулась, да, он рад меня слышать, мой старший чёрный брат.

Осторожно спрашиваю, практикуются ли сегодня дуэли, мне просто нужна консультация, интересно, как это происходит сегодня, в современном мире. Он мгновенно все решит.

Тишина. Трубку кому-то передали.

И вот прорезался чужой хриплый голос.

– Какая у тебя проблема, детка?

– Здравствуйте! Меня… я обиделась. Меня оскорбили. Обвинили в том, что я… а-а-а… э-э-э-э…

– Кто обидел? Имя?

И тут в сознание вползло подозрение, что мое детство закончится сразу, как я назову имя. Я закашлялась.

Уверенный и серьезный голос нажимает:

– Что конкретно случилось?

Ровный спокойный голос впивается в мое тело, из него на поверхность выходит дрожь. Это уже не шутки, дрожь доходит до зубов. Зубы громко стучат. Ледяная волна идет от кончиков ног прямо к горлу, дыхание Чейн – Стокса, о котором я читала в учебниках по медицине, рвётся наружу.

А серьезный мужской голос не останавливается:

– Как его зовут? Все решим, – настойчиво плывет из трубки голос.

Но я не могу. Не сейчас, я пока не хочу расставаться с детством. У меня акцентуация личности, так сказал врач моей бабушке.

– Назови просто имя.

– Клац-ц-ц-клац-клац-ц-ц, – отвечают зубы, выпрыгивая из челюсти.

– Имя? Кто тебя обидел? – скрипнул голос, он повысился от нетерпения.

Нет. Трубка телефона стучит о колено. Нельзя говорить имя. Я отбрасываю трубку на пол, выдергиваю шнур. Скрываюсь в своей пещере, зарываясь в теплое одеяло. Там темно и там только я. Зубы перестают стучать, дрожь отступает, прилетают разноцветные бабочки, я засыпаю.

Черные руки в перстнях аккуратно вытаскивают меня из-под одеяла. Чернокожий карлик. Как он здесь оказался? Это сон?

Это не сон. Мой брат волнуется за меня. Я не отвечаю на звонки. Он знает, меня обидели, и он этого так не оставит. Мне угрожают? Нет?

Я путано объясняю: все нормально, недоразумение, ерунда, мне показалось. Может, выпьем чаю?

Подлая зубная трясучка опять начинает подступать. Я не хочу беспомощно клацать зубами. Я засовываю жвачку в рот и напеваю мотивчик: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…».

Он не пьет чай. Нельзя прощать оскорбления. Нельзя забывать, что на тебя наехали. Месть врагу – первое правило воина. Где моя жестокость? Он знает, я рождена быть воином.

Блин, откуда он это знает? У меня галлюцинация? Я отчаянно скребу ногтями по руке, выступает кровь. Карлик не уйдет, пока я не назову имя обидчика. У него дед погиб в Великой Отечественной, он ничего не намерен прощать.

Хорошо, что я в пижаме, а не в трусах, в пижаме я вся закрыта. Я клацаю зубами.

Карлик накрывает постель пушистым пледом, простыни с мишками, подушки с розами, и располагается на моем матрасе, а я забиваюсь в угол. И втолковываю, объясняю ему, что оклеветавший меня парень ошибся, был под наркотой, уверена, он ничего не помнит. Человек может ошибиться.

Карлик неумолим. Наркотики – лишь лакмус, они выявляют твою истинную суть. Мужчина должен отвечать за базар. Если он не отвечает за базар, он не мужчина. А если он не мужчины, то и жить ему не стоит. Мне нечего возразить, я молчу.

Он резюмирует:

– Ты слишком добренькая. У тебя есть тринадцать часов подумать. И поменять мнение.

Он исчез так же таинственно, как и появился.

Я сняла пижаму, натянула джинсы, выглянула в окно. Белый «шестисотый» отъехал, скрылся среди новостроек.

Я помедлила. Вытащила из-под кровати рюкзак, кинула туда зубную щетку, алую помаду, роман «Бесы», шоколадку «Аленка» и маленькое черное платье. И связку бус. Порылась в ящике стола. «Промокашки» бросила в унитаз. Они улетели. Журчание воды проводило диэтиламид лизергиновой кислоты в канализационное путешествие. Хватит. Я слишком добренькая. Больше никаких улыбок.

Я вышла на улицу. Сказала таксисту:

– На Ленинградский, – опять улыбнулась. Насупилась. Карлик прав. Никакого прощения. В следующий раз я собственноручно буду сдирать скальп с живого врага. Но сейчас у меня нет времени на месть. Мне надо увидеть «Портрет старика в красном». Мне надо в Эрмитаж.

Бабочек плющит синий цвет, грув сотрясает воздух, танцпол – гофрированный мешок. Я в оранжевой юбке «солнце-клеш» вожу хороводы с эльфами. Столы ломятся от яств, играют лучшие диджеи, я – на закрытой вечеринке в пафосном клубе. Никто не знает, чья это вечеринка, но вскоре загадка открывается. Это праздник «ореховских», у главного авторитета по имени Сильвестр день рождения.