Ольга Дарфи - Электричество. Роман-нарратив от создателя фильма «Я – Гагарин»

* * *

На свои именины, двадцать четвертого июля, я потребовала билеты в Ригу. Я увидела этот город на золотой этикетке, и он захватил мое воображение. Мне обязательно надо там побывать.

Шасси царапнули землю, пассажиров заглотил стеклянный купол. В аэропорту у некоторых я заметила пакеты с надписью «Рижский бальзам» и внутренне улыбнулась своим братьям.

Латвийская столица окутывала уютом. Первым делом я приобрела четыре «Рижских бальзама» в приземистом магазинчике. Одну для себя, ставить флоксы, другую для мамы, бутылку побольше для тети Иры, которая купила мне билеты. И одну так, на всякий случай, для того, кто встретится на пути.

Других дел у меня в Риге не было, поэтому я бесцельно бродила среди взлетающих улиц, разноцветных зданий, вывесок и фонарей. Среди тумана и луны. Сплеталась со звуками органа Домского собора, мерила шагами мосты Даугавы. Вдохновение подстерегало всюду, я даже написала стихотворение про непослушную волну, которая ни за что не хотела катиться в море.

С куском бумаги в ладонях я стояла на мосту, присматривалась к сплетенным хореем, словам. Внезапно ветер вырвал листок и бросил вниз. Белая точка скользнула вдоль непослушной волны и унеслась вдаль.

Усатая тетя в цветном кримплене с пятилетним толстяком шумно бросала в реку монетки: «Это чтоб мы сюда вернулись!». Ровно через два месяца Латвия стала другим государством.

Монеток у меня не было, и я отправилась дальше.

Ветхое здание на узкой улице зияет открытой дверью. Из-за нее то летят, то льются звуки фортепиано, сочные и короткие, они сотнями фейерверков разносят улицу в клочья. Я нерешительно останавливаюсь, заглядываю внутрь. Просторная белая комната. За клавишами – темно-русый парень, на крышке рояля – «Рижский бальзам».

Я подкрадываюсь ближе. Музыкант, настоящее солнце, светится изнутри, порхают его руки, звуки смелые и волнующие слетают с кончиков пальцев. Свет и боль. Я застываю. Воздух щекочет ноздри, взлетает нота «ля», остановка.

Пальцы парня съезжают с клавиш, тянутся к коричневому сосуду.

Он делает глоток из бутылки.

– Нравится здесь? Проходи, – глаза пианиста приглашают.

В глубине бродят два силуэта: то ли вешают картины, то ли мастерят их. Один из них, выйдя на свет, оказывается мальчиком-Банананом из фильма «Асса».

Парень-пианист-солнце захватывает мизинцем горлышко бутылки «Рижского бальзама», переворачивает вверх дном. В стакан с грохотом падает последняя капля. Бутылка пуста. Парень-солнце морщится.

– Приходи вечером на концерт. Прямо сюда, – слышу я сбоку. Это мальчик-Бананан бодро крутится на одной ноге. Щурится и улыбается.

Я киваю, вытаскиваю из сумки заветную покупку, подкрадываюсь к роялю и осторожно ставлю сосуд на бурую поверхность. «Рижский бальзам» нашел своего владельца.

Рот музыканта складывается в полувздох-полуулыбку, он хватает бутылку, мастерски извлекает из нее крышку и, глядя на меня, мурлычет, почти поет:

– Знаешь, Гёте после обеда иногда писал стишки, мечтал спасти человечество. Но страсть к минералам съедала его. Вечно он рылся в земле и таскал камни в карманах. Однажды он приехал в Ригу покупать редкий камень. Отмечая покупку, напился черного бальзама, который только что изобрел какой-то аптекарь, в его составе были некоторые такие травы…

Парень-солнце разливает бальзам по стаканам.

Мальчик-Бананан со значением нюхает жидкость, а музыкант убедительно, как профессор-филолог, продолжает:

– Неплохой человек был этот Гёте, чувствительный, тонкий. Ночью к нему подступился Бальзамический дух и прошипел в ухо: «Хочешь стать знаменитым поэтом? Хочешь?». Гёте давно хотел. Жизнь клонилась к закату, а слава все бегала где-то в сторонке. Писатель кивнул.

Я тоже киваю. Нам в школе такое не рассказывали.

Парень продолжает:

– И вот, договорчик готов. Бальзамный дух за пару ночей надиктовал историю Фауста, а дальше… «Где нет нутра, там не поможешь потом». Труд для человека – бессмысленность, главное – харизма и драйв. Тебе рассказывали это в школе? Нет? – парень глотнул жидкости, протянул стакан мне.

Я мотаю головой – нет, мне страшно.

Он делает еще глоток.

– Правильно. Это эликсир молодости. Бутылка внутрь, и я на месяц моложе. Сейчас мне семь лет.

Мальчик-Бананан смеется, объявляет, что ему годик.

– Когда подрастешь, не забудь расширить сознание, – парень-солнце отворачивается к роялю, – и найди… что-то такое, что сделает тебя другой.

Солнце так ярко светит в глаза, что я щурюсь и не улавливаю, что он такое говорит, задыхаюсь от его света. Впадаю в ступор.

– Приходи вечером на концерт. Бе-е-е-е, – это мальчик-Бананан бодро крутится на другой ноге, подмигивает и махом заглатывает бальзам.

Я киваю и от досады краснею. Мне надо в аэропорт, я не могу идти вечером на концерт, убегаю, чтобы не заплакать.

Тем временем из пасти рояля выскакивают три барабанных удара.

Но я уже на улице. Звуки прыгают за мной, бросаются на стены домов, катаются эхом в расщелинах, бегут к реке. Я прячусь за углом и слушаю рождение Новой Марсельезы.

В южный поселок я возвращаюсь бойцом невидимого фронта. Яростно сражаюсь против стереотипов. Последний школьный год проходит со скандалами и скрипом, и я отчаливаю на родину, в Петербург.

В газетном киоске на обложке журнала я увидела этого парня из Риги, прочитала его имя. Полистала журнал, купила, припрятала дома в шкаф.

А потом пошла на его концерт, в филармонию.

Ослепительный зал с мраморными колоннами, хрустальными люстрами и суровыми портретами впитал за свою жизнь колоссальное количество звуков. Миллионы теней вились в нем.

Теперь, ни капельки не смущаясь, степенный зал вбирает длинноволосых поклонников группы «Поп-механика», в растянутых свитерах, с фенечками, хайратниками, ксивниками и несвежим запахом изо рта.

На паркете культовой сцены филармонии стоит все, что только можно втащить: пять барабанных установок, тубы, виолончели, арфы, контрабасы, рояли, трубы и корявые железки. Волосатые, кроме кресел, сидят на полу, на колоннах, в проходах и на коленях друг у друга, а также лежат на сцене и под сценой.

Парня из Риги встречают овациями. Он скромно кланяется на кромке сцены и уходит вглубь. Он мяукает, бряцает по клавишам и бегает по сцене. Потом оказывается в центре и все стекается к нему. Музыканты рвут душу. Африка ездит на осле, Тимур Новиков скачет вприсядку с балалайкой, бородатые парни ходят на руках, а длинноногие девицы демонстрируют купальники. А парень-солнце играет.

Когда он замолкает, то, воспользовавшись паузой, выходит тетя в темном костюме с пучком на голове. С достоинством расправив плечи, не моргнув глазом, она строго чеканит железным голосом: