Виктория Булдашова - Осень давнего года. Книга вторая

Мальчик в ответ на это подлое заявление прижал ручонки к глазам и заплакал. Из-под кареты к Шакловитому метнулось рыжее пятно. Мерзавец отчаянно замахал руками и словно бы подавился собственными словами. Так и есть! Изо рта Федьки свесился вниз распухший синий язык. На конце его висела, рыча, большая лисица. Она жадно рвала и глотала лживую часть тела Шакловитого. Вот боярин наклонил голову, увидел зверя и заскулил. Андрейка вздрогнул, отнял ладошки от глаз, испуганно попятился. Тут мы словно очнулись! До сих пор все только и могли, что таращиться друг на друга, слушая ахинею, которую нес Федька – настолько она была наглой и дикой! Прадеды ему, видите ли, не угодили, не сумели сто лет назад стать московскими князьями! Только ведь если бы не они, сам Шакловитый – такой «живой умом»! – вообще бы на свет не родился. И еще, надо же было додуматься: на полном серьезе назначить малыша ответственным за карьерные неудачи собственных предков! И приводить при этом какие-то доводы в пользу собственной изуверской правоты. Но теперь уж мы дали волю возмущению! Я и Светка первыми подскочили к Федьке и залепили ему пощечины: Ковалева – справа, я – слева. Шакловитый изумленно примолк и заворочал глазами, пытаясь обнаружить нас. Как бы не так! Акимов не зря остался сидеть за кустами – выдать нас было некому. Щука поднял камень, прицелился и запустил его в советника. Попал по правому плечу. Федька вскрикнул. Саня, подойдя к садисту сзади, дал ему пинка. Шакловитый не удержался на ногах и полетел вперед, чуть не подмяв собой урчащую от злобы лисицу. Но там его уже поджидал Савва Романович. Он не позволил вруну упасть. Вытянув навстречу Федьке огромную ногу, страус принял на нее советника и мощным броском закинул Шакловитого на крышу кареты. Лиса во время полета оторвалась от полусъеденного языка негодяя, свалилась на землю и куда-то исчезла.

– Аи-иэ! А оэ э уу! – донесся сверху молящий голос Шакловитого.

– Простите! Я больше не буду, – перевела я.

Светка уперла руки в боки:

– Да уж конечно! Трудненько Вам будет мучить ребенка, сидя на крыше.

– Слушай, Павлик, – спросила я у Мухина, – а ты почему не наподдал Федьке? Может, ты считаешь, что он прав? Отвечай!

Мальчишка в ответ криво усмехнулся и отвел глаза в сторону. Это меня еще больше рассердило. Я схватила Мухина за плечи и начала трясти.

– Ира, – строго сказал Савва Романович, – оставь Павла в покое. Что ты знаешь о своем товарище, чтобы судить о его поступках?

Я прошипела:

– Еще чего, нужен мне такой товарищ, который с фашистом заодно!

– Нет, не заодно, – покачал головой страус и обратился к Пашке: – Правда, рядовой?

Мухин сгорбился. Губы его задрожали. Мальчишка шагнул к Щуке и спрятался за Ленькиной спиной. «Что все это значит?» – удивилась я. Случайно мой взгляд упал на Андрейку. Ребенок потрясенно смотрел на крышу экипажа, где сидел, что-то шамкая, его господин. Шакловитый жестами подзывал маленького холопа. Тот испуганно пятился назад, не замечая нашу группу на своем пути. Вот Андрейка наткнулся на Саню, быстро повернулся, никого не увидел и замер на месте, как зайчонок. Иноземцев смутился и неловко погладил бутуза по голове:

– Не бойся, мы тебе плохого не сделаем. Будь смелее, ты же пацан!

Малыш улыбнулся и обхватил нашего друга ручками за пояс. Мы со Светкой подбежали к ним и тоже начали обнимать Андрейку. Мальчику это очень понравилось – наверное, бедного ребенка давно уже не ласкали! Шакловитый на крыше кареты встрепенулся и въедливо спросил:

– Эй, огарок, чего ты там ухмыляешься и руками машешь? Обрадовался, что я тебя достать не могу? Так я сейчас слезу и…

– И не тронешь мальчика пальцем! – рявкнул ему в лицо подскочивший к экипажу Савва Романович. – Понял, Гиммлер недобитый?

Страус, распушив перья, крепко клюнул Федьку в лоб. Тот откинулся навзничь и завизжал:

– По-онял, Ваша милость! Не прогневайтесь на меня, глупца бессчастного! Не погубите жизни моей во цвете лет!

– Немедля сесть! – скомандовала птица.

Советник суетливо повиновался.

– Прыгнуть с кареты на землю!

Шакловитый, перекрестившись, свалился вниз. Вскочил, начал кланяться, поворачиваясь бледным лицом в разные стороны:

– Вот он я, Ваша милость, слуга Ваш преданный и усердный. Приказывайте! Все, что пожелаете, вмиг исполню.

Савва Романович брезгливо потряс головой и чуть отступил от негодяя:

– Сади ребенка в карету – да не вздумай, даже случайно, сделать ему больно! Потом оправься, отряхнись, подтянись – а то ты на чучело похож! – и ступай к воротам, их вот-вот откроют. Не забыл за передрягами, для чего отправила тебя сюда государыня Софья Алексеевна?

– Нет, Ваша милость! – выкатил глаза Федька. – Все как есть помню.

– Вот и выполняй! – гаркнула птица. Потом вздохнула, повернулась к нам: – Рядовые, отпустите Андрюшу. Этот эсэсовский выползок, – страус презрительно махнул крылом в сторону советника, – пока больше не посмеет мучить ребенка. Так что не беспокойтесь за мальца, побои ему в ближайшем времени не грозят. А вам тоже пора в Пресбург, не забыли?

Иноземцев осторожно отцепил Андрейкины ручки от своего пиджака. Мы с подружкой с сожалением отпустили вихрастую головенку мальчика. Отошли назад. Малыш оглянулся – и, разумеется, не увидел нас. Страус поднял лапу и ткнул ею советника в спину:

– Чего стоишь? Выполняй приказ!

Шакловитый на трясущихся ногам подковылял к Андрейке и сказал ему фальшиво-сладким голосом:

– Ну, идем в карету, дитятко милое. Посидишь там, пока я с делами управлюсь.

Тот покорно подал мерзавцу руку и поплелся за Федькой к экипажу. У меня сдавило горло от жалости. Несчастный ребенок, оторванный судьбой от семьи! Ну, как помочь ему вернуться к маме и папе?!

Из-за угла крепости послышался мощный гул голосов. Наверное, там что-то произошло! Страус кивнул нам и Леньке с Пашкой, показал крылом вперед, быстро зашагал к воротам. Все поспешили за ним. Вот и площадка перед Потешным городком. Почему вдруг наступила тишина? И господа, и слуги молчат словно воды в рот набрав и взволнованно смотрят в сторону реки. На глади Яузы покачивается широкий плот. На плоту стоит карета, запряженная серыми лошадьми. Вокруг нее – разноцветная толпа. Плот причаливает к берегу. Двое слуг соскакивают на землю, привязывают сооружение к береговым опорам. Возница трогает лошадей, они осторожно свозят экипаж с плота. Карета, еле-еле трюхая, медленно приближается к городку. Вдруг сзади нас слышатся знакомые голоса:

– Вы видите, князь Борис Алексеевич? Я думал, это пустой слух насчет прибытия матушки-царицы! А она, извольте видеть, и взаправду уже здесь. А как же, скажите, обычаи старинные, древлие законы благочестия, кои гласят: не годится государыне среди суетной толпы открыто появляться! Ее место – тихие покои дворцовые. А если случается царице следовать на богомолье в дальний храм али монастырь, то выехать она обязана тайно, скрытно от народа московского – и не светлым днем, а рано утром либо в темный ночной час. Тут же – что делается!