Александр Стребков - На закате

подряде рытья могил и не гнушаясь остальными попутными и случайными заработками. Главенствовал в этой артели, состоящей из шести человек тот

самый Бова Харитон, ранее дважды судимый за мелкие кражи. Первый срок – два года – получил за кражу товара, работая грузчиком в городской торговой сети. По мелкому воровали постоянно, но на тот раз, с пьяных глаз, хапнули много, за что и поплатились. Вторую судимость Харитон приобрёл, как гово- рят, – не отходя от кассы. Только что освободился, жить надо было на что-то, полез с напарником дачи бомбить, где вскоре приловили их сами хозяева, хо- рошо организовав и устроив облаву. Вначале до полусмерти избили, а после сдали в ментовку. Бова, имея за плечами две ходки подряд, возомнив себя уже уголовным авторитетом, потому как желание шастать по дачам напрочь отпало, ибо, как он подумал, что там – того и гляди, ненароком, рано или

поздно, но всё равно прибьют. Долго не думал, и решил, легализоваться, ско- лотив бригаду шабашников по рытью могил на новом ростовском кладбище, но нижайше, не только подчинялся, а и пресмыкался перед хозяином клад-

бища, которое располагалось в районе Северного жилого массива, а также и его смотрящих, под вывеской фирмы – «морду подправим».

После коньяка, дальше пили уже вино неизвестного разлива, запивая пи- вом и заедая сигаретой «Прима». Как расставались, Иван Ильич помнил

смутно, и лишь одно хорошо прижилось в его голове, так это, что в понедель- ник надо прибыть на кладбище, а значит, он уже не безработный и сможет не только содержать себя, но и не кидаться под поезд, и не исключено, что оста- нется и дальше жить на квартире у старухи-ведьмы, Макаровны. В тот вечер Гендош Куцанков не помнил, как и на квартиру к бабке добрался, а утром, не успел он очухаться и продрать глаза, как в дверь его чулана старуха просу- нула свою клиновидную голову, очень уж похожую на долгоносика, притом на длинной и тощей шее. После чего принялась читать ему мораль и вгонять ему в голову гвоздик:

– Фу ты!.. перегаром-то-о, как надыш-а-ал!.. У меня и голова-то закружи- лась!..

Сплюнув на-пол, сказала Макаровна и будто бы плюнула в самую душу Ген- дошу, после чего продолжая в том же духе, подобно избяному клопу приня- лась высасывать душу своему постояльцу:

– Значит, тебе, Генка, алкоголику подзаборному, за квартиру платить тебе нечем!.. собачья твоя утроба, а глотку заливать есть на что!.. Ну, ну, надо идти уже к участковому… Он тебя, раздолбая этакого, быстро к порядку приведёт…

Последнее время хозяйка стала сильно раздражать Ивана Ильича. Сейчас у него с похмелья, нестерпимо болела голова и старуху он даже не слушал, – о чём она там трезвонит?.. Произвольно глядя на её просунутую в приоткрытую

дверь голову, на память ему почему-то пришёл герой из романа Достоев-

ского: убивец старушенции Родион Раскольников. При этом воспоминании и продолжая всё глядеть на свою старуху, Макаровну, вначале попытался срав- нить её с той, из романа, но так и не вспомнив, какая та из себя была, поду- мал: «Голова-то у этой, на её длинной и тонкой шее, уж сильно топор напо- минает, которым, Родион, ту бабку свою ухайдокал, а вообще-то правильно и сделал, в старости они невыносимые все становятся…».

– Ты чево молчишь?!.. – злобно крикнула старуха, – ты, Генка, немым не

прикидывайся!.. – донёсся до сознания Ивана голос старухи, а он тем време- нем отвернулся лицом к стенке. Между тем, Макаровна, всем своим сухим и костлявым телом уже переползла через порог и теперь она стояла на светлом просвете дверного полотна, как на картине, напоминая засохший карагач-сак- саул. Откашлявшись, продолжила пилить Ивану нервы.

– Я тебя спрашиваю, ты и дальше глотку будешь свою заливать или за квар- тиру мне заплатишь?!.. а то пойду до участкового, он тебя сразу в люди выве- дет… Чево молчишь, в десятый раз спрашиваю?!.. глухой что-ли?!..

Иван Ильич лежал и смотрел на стенку, которая была вся в клочьях растрё- панной шпалеры, где сейчас ползали огромные тараканы в поисках съедоб- ного клейстера. Затылком слушая старуху, в душе накипала ненависть к ней, а в мыслях появилось навязчивое чувство, а скорее всего желание, что был бы топор под рукой, взял бы грех на душу и рука бы не дрогнула, повторил бы тот поступок, того несчастного студента семинариста-лицеиста, Родиона… Но спустя минуту, продолжая, уставившись в стенку, уже не слушать старуху, мысленно сказал себе: «Зашибись!.. Дожился ты, Побрякушкин!.. Я от ба-

бушки ушёл, я и от милиции сбежал, и от тёщи с гулящей женой, тоже!.. От

прокурора удалось следы замести, чтобы не посадили на нары за сгоревшую фабрику, так теперь, решил, сесть за убийство старушенции, притом с особой жестокостью и с отягчающими последствиями; да прямо топором, да прямо по её темени!..».

– Завтра отдам, – не поворачиваясь в её сторону на кровати, сказал Иван, – отнесу вещи на рынок и отдам… успокойтесь, в долгу не останусь… – при этом подумал: «Вот привязалась старая карга, как язва!.. Славный типаж, если по- смотреть со стороны: сцена бабы Яги в гостях у Ивана-царевича не помня- щего родства…». Пока он так думал, а та самая, баба Яга, продолжала в том же духе:

– Соврёшь, Генка, богом клянусь, приведу участкового!.. Ты не думай, что если я одинокая и старая, то за меня некому заступиться. Советская власть

меня защитит!.. Я, да будешь ты знать, всю свою молодость в колхозе иша-

чила, за трудодень!.. И передовой трактористкой была, и на керзоне гектары пахала!.. (Первый трактор в СССР стал выпускаться с 1924 года в Ленин-

граде и назывался он «Форздон-Путиловец», но в народе произносили иначе, кто как выговорит, чаще называя его «керзоном», ибо было с чем поста- вить рядом: крупа – кирза, сапоги – кирзовые и так далее ) А, ты щас растя- нулся на всю мою кровать и весь дом мне своей блевотиной провонял, что и

собака бы не выдержала, а я терплю!.. Чё морду, сатрап, к стенке воро- тишь?!.. Сказать нечего?.. Правду слушать не нравится? Вот, изверг!.. – что б ты обдулся, пропивая мои деньги за квартиру!..

«Вот, привязалась, бестия!.. – подумал Иван, – словно в том мультике про Леопольда, даже в голове стали слова звучать, – Леопольд, подлый трус, вы- ходи… отдай за квартиру деньги!..».

В субботу, перелопатив свои вещи в рюкзаке и чемодане, Гендош Куцанков уже с чемоданом в руках – будто собрался в дальнюю дорогу – отправляясь в район Старого базара продать излишки своего мужского тряпья и в душе про- должал таить надежду, что как-то всё-таки выпутается он из этого скверного положения. Старый ростовский базар потому и назывался Старым, что лет ему было столько, сколько и самому городу. Жил он своей «узаконенной», обособленной жизнью, минуя всякие чиновничьи циркуляры, процветая эк-