Александр Стребков - На закате

старика, сказав: «Доброе утро, удачи вам в торговле…». Старик промолчал,

словно не слышал, продолжая выковывать непонятно что, а скорее всего, как заметил Побрякушкин, кусок какой-то никчёмной проволоки. «От безделья

страдает старик, на старости лет впадая в детский разум…», – подумал о нём Побрякушкин и стёр старика из своей памяти. Как уже упоминалось, что бара- холки-толкучки часто разгонялись милицией. Чем они так не угодили и не нравились власти, которой вообще никогда и ничего не нравилось, кроме

своего идиотизма, доподлинно определить сложно. Возможно, хотелось ей, чтобы граждане развитого социализма и уже завтрашнего дня – члены комму- нистического общества, вместо барахолки, должны стоять не в этом месте, а на заводах и фабриках, не отходя ни на минуту, возле своих станков и прялок. Но были и иные предположения. К примеру, что какой-то денежный оборот всё-таки тёк тоненьким ручейком мимо загребущих чиновничьих рук; от

этого, мелкую душонку стряпчего и жаба душила. И этого дьяка-стряпчего, по причине его узкого кругозора и элементарной финансово-рыночной безгра- мотности, кроме, конечно, бюрократических инструкций, вовсе ничего не ин- тересовало, что и по чём, кто продаёт, какая историческая ценность данной вещи, за исключением, если «уголовка» в оперативном режиме не отыски- вает следы ворованных тех самых вещей. К примеру, идёшь это ты по тол- кучке и натыкаешься на обычные, с первого взгляда, настенные часы-ходики, с кукушкой. Для блюстителей порядка – это хлам, которому и место на по- мойке, а ты взял часы в руки, повернул к себе тыльной стороной, а это рари- тет!.. Смотришь, а там оттиск с императорским гербом и год изготовления —

«январь 1885-год», а в самом низу имя мастера «В. М. Сичкин», а может-быть,

«Пичкин», буковка подтёрлась, но это не важно. Часам уже почти сто лет, но главное, что в том январе случилась массовая стачка на текстильных фабри- ках Саввы Морозова в Орехово-Зуеве. Несчастье, ну, прямь, как у Ивана Иль- ича: и тоже в январе, как и в городе Суконном, во время пожара на его но-

сочно-чулочной трикотажной фабрике, по изготовлению женских колготков. Или к примеру, ты вдруг взял, и, с какого-то перепугу, не пошёл на толкучку,

а, наоборот, расщедрился, или моча, та, которую надо было слить куда надо, ударила тебе прямо в голову. Полез ты в загашник, нашёл там прабабкино древнее кольцо с бриллиантовым камешком в целых двенадцать карат и, с дуру, потянул его сдавать в подарок государству, ну это – чтобы они быстрее коммунизм достроили. Принёс это ты, подарил, и сидишь в коридоре,

ждёшь, когда эксперты определят тому колечку ценность и начнут тебя благо- дарить за подарок… – ну и почётную грамоту заодно выпишут. Как бы не так!.. Вместо экспертов в коридор вломилось, уже из входной двери, трое в пого- нах, под рученьки вас это взяли и отвезли вас в одиночную камеру предвари- тельного заключения. С той самой минуты вы прокляли и колечко, и комму- низм заодно, и ту свою прабабку, которая пять раз при этом в гробу перевер- нулась, тарахтя там костями. А вам в это время, пристёгнутом ремнями для

пыток на топчане-вертолёте, выкручивали ваши хлипкие, тоненькие ру-

ченьки, пытаясь добиться от вас признания: куда остальное добро – в виде зо- лота и бриллиантов – вы спрятали. И сколько бы вы не божились и не кля-

лись, пытаясь им доказать, что это всё, что у вас было, и вы хотели, всего

лишь помочь государству, чтобы оно быстрее коммунизм построило, но ваши слова и доводы, что об стенку горохом… Так что, как бы вот так!.. господа и товарищи коммунисты и беспартийные!.. Лучше ничего не иметь, а тем более не лазить по прабабкиным загашникам, а если что-то случайно и попалось

под руки, так дешевле будет для вас сей раритет выбросить на помойку… Барахолка щедростью никогда не славилась, как и на веру не велась, пред-

почитая баш – на баш, ты мне, я тебе и разошлись: жопа об жопу, как в море корабли, но глаз требуется, остро держать. К сожалению – этих правил това- рищ Побрякушкин не знал. Видя, что время идёт, а воз и ныне там, Иван

Ильич, снял с руки часы и положив их на ладонь, согнув руку в локте, и в та- ком положении принял стойку скульптуры из парковой зоны. Первым клю- нул, какой-то приблатнёный и зачуханный парень, шедший в развалку, а засу- нутые руки глубоко в карманы, чуть не до самых его худых коленей, мельте- шили взад – вперёд у него локтями, – странной какой-то выглядела эта по- ходка. Патлатый, небритый, а когда подошёл вплотную к Побрякушкину, от

парня ещё несло душком тухлого яйца-бовтюха: давно немытого тела, и во- обще непонятно какой-то гадостью – подобно помойке. Остановившись, он резко перепрыгнул бордюр, одной рукой облокотясь на дерево, второй за- жал ноздрю и высморкался. После этого, шепелявя через дырку в передних зубах, прозузжал:

– Глазданин нася-альник, если не за-подло, посём свои котлы двигаес?..

Дай позырить одним г-глазом…

– Тебе-то зачем?.. всё равно не купишь, – грубо ответил Побрякушкин, игно- рируя такого покупателя, и не желая вести дальнейший разговор с этим бро- дягой. Отвернувшись в сторону старика, Иван Ильич стал наблюдать, как тот всё продолжает ковать что-то на своей наковальне. Но плюгавый мазурик, по- ванивая и смердя почти дохлой кошкой, продолжал за спиной своё нытьё:

– Такой болзый?.. и бакланис не в тему. Делягу из себя не ст-л-рой, а то ге- мол-рой р-ланьше времени називёс!..

– Иди своей дорогой, парень! – сказал Иван Ильич, и подумал: «Вот, дрянь! И привязался же, мурло, забулдыга бездомная… Хотя ведь и я далеко от него не ушёл, тоже бездомный…».

Парень выйдя на проезжую часть улицы, обернувшись, сказал загадочно, с угрозой:

– Расслабься, дядя сал-рай!.. до очел-редной с-свиданки…

После чего пересёк проезжую часть улицы и вскоре скрылся на обратной

стороне за углом, но спустя время, из-за того самого угла снова вынырнуло то чудо в перьях, та самая вонючка, но уже в сопровождении двух кавказцев, ко- торые направляясь в сторону Ивана Ильича, размахивая руками, чургыкали на фарси, а может-быть, на одном из разновидностей курдского или турецко- месхинского языка. Подойдя, взяли из рук Побрякушкина часы, спросили:

– Сколько просишь, дарагой?..

– Двадцать рублей – это десятая часть стоимости их, – ответил Иван Ильич.

Ничего не сказав, покупатели, передавая друг другу, из рук в руки, стали крутить часики в руках: рассматривать, прикладывать поочерёдно к ушам и подолгу слушать, стучать зачем-то ногтем по стеклу циферблата, оставалось, как подумалось хозяину часов в эту минуту, попробовать их на нюх и за зуб,

как проверяют обычно золотое изделие. В это время, пока горцы-фарисеи ис- следовали часы, забулдыга, подошёл сбоку к чемодану с вещами, нагнув-