Александр Стребков - Жизнь – жестянка. Книга 2

на размышления и тогда мне всегда становится грустно у вас, Володя, такое за собой не замечали?..

– Гульфем… прошу, не обращайся ко мне на вы я, что та- кой уже старый?..

– Ну что вы!.. извиняюсь, постараюсь говорить, как вы желаете.

– Можно спросить?

– Спрашивай, – сказала она.

– Понимаешь, Гульфем, я чувствую в душе, что будто чу- жую удачу присваиваю. Вот смотрю на тебя, и мне всё время кажется: или я сплю, и мне всё это снится, а если это реаль- ность, то она как бы неправдивая и я каждую минуту чего-то боюсь, чего раньше подобного со мной не было.

– Хочешь правду знать, Владимир?.. тогда слушай. Сколько сердец столько и дорог на этом свете – это не мои слова. Твой страх в несбыточности твоих стремлений и желаний, а для это- го чтобы избавиться от того что тебя тяготит найти свою дорогу надо. А значит зачеркнуть своё прошлое, затушевать и начать с белого листа. Я примерно предполагаю и вряд ли ошибаюсь, что тебе есть, что вычеркнуть из прошлой жизни. Только в этом случае ты сможешь прожить если и не очень счастливую жизнь, то, по крайней мере, достойную.

– И все те годы, Гульфем, тебя вспоминая так? Почему не договариваешь до конца?

– Это уже в твоих руках, Володя, вспоминать меня или смотреть на меня ежедневно…

– Гульфем, ты как весенняя капель радуешь сердце, в душу надежду вселяешь, но немного времени спустя, тёмная туча собой всё закрывает. Ты для меня как наказание, как садист в юбке…

– Я в брюках между – прочем хожу, так что не по адресу. – Сказала она, смеясь, – и лучше всего, Володя, это не строить в самом начале жизни надуманных трагедий и не отрываться

от правильного пути и его тебе ещё предстоит отыскать, если конечно, я не обманываюсь в своих выводах насчёт тебя.

Не торопясь шли по-над берегом реки, Гульфем часто поглядывала на гладь воды, а Бекаса привлёк всадник в сте- пи, который всё время параллельно их движению следовал напротив, но не приближался. Не вытерпев не столько от любопытства, сколько от назойливости преследования не- знакомца указав рукой в степь спросил:

– Тот в степи охрана твоя?

– В какой-то мере да… – приставленный ко мне по собст- венному его желанию, я бы так это назвала.

– Поклонник, так что ли?..

– Это Хасан сын Мирзы чабана он за мной по пятам ещё с седьмого класса ходит, а сейчас приставили надзирать за мной. У нас в степи не всегда спокойно бывает, сюда иногда всяких людей не совсем порядочных заносит в особенности из Кавказа. Как-то я ему сказала, чтобы не тратил время зря и подыскивал себе невесту. Знаешь, что мне ответил этот на- глый парень?.. Говорит, – ты мне вовсе не нужна, моё дело тебя охранять, чтобы тебя не украли и ничего с тобой не слу- чилось. Не обращай на него внимания.

Владимиру вопреки не свойственному ранее его харак- теру, чем больше он смотрел на неё, тем сильнее в душе возрастало желание прикоснуться губами хотя бы к её руке, про доступ к телу об этом он даже не думал, как и не допус- кал такой себе мысли. В его помыслах похотливая страсть полностью отсутствовала, но и до платонической любви бы- ло далеко, ибо он её попросту не признавал. Одно в душе боролось с другим, но страх спугнуть её, как с ветки краси- вую птичку, которой залюбовался, сдерживал от всех неча- янных поступков.

– Знаешь, Владимир… – сказала она и умолкла, словно обдумывая дальнейшие слова, наконец, с каким-то напря-

жением в голосе продолжила, – отец мой ещё после первого нашего с тобой разговора узнал больше, чем я сама об этом знаю. Он собирался своих нукеров на тебя натравить. Вон тот, – кивнула головой в сторону всадника в степи, – поклон- ник как ты его назвал меня и предупредил вовремя.

Владимир посмотрел в сторону всадника, который сечас, как витязь из сказки на фоне яркого горизонта стоял как в землю влитый. Он чувствовал, что Гульфем что-то недогова- ривает, ибо она как-то резко умолкла, не досказав мысль: терпеливо молчал, ожидая её объяснений. После длитель- ной паузы она всё-таки сказала:

– Хасан меня предупредил. Я пошла к отцу и сказала, что если он это сделает, найдёт меня в одном из колодцев Кал- мыкии…

– И ты бы это сделала?!.. – с испугом в голосе спросил Владимир.

– Скорее всего – да!.. хотя бы ради справедливости.

– Тогда у меня есть немало шансов, – сказал он улыб- нувшись.

– Об этом ты мог понять ещё в первый день моего визита.

– Ну, тогда у меня даже слов нет… – давай убежим отсю- да!..

– Куда?.. от себя не убежишь! К тому же вместо одного неприкаянного бродяги появится рядом с ним подружка та- кая же беспризорная. Или не так?..

– Я бродяга, к твоему сведению, подневольный!.. иначе меня бы здесь не было!..

– Это как понять – бродяга подневольный, объясни мне?..

– Ты что разве не знаешь, что вон те все, которые сейчас роют траншею все рабы?..

– О чём ты говоришь… что ты плетёшь, какое рабство может быть в нашей советской стране?!..

– Да-а-а, видно комсомол совсем тебе, Гульфем милая, головку-то твою красивую задурил!..

– Или это довольно глупая шутка с твоей стороны, или я и впрямь ненормальная! Скажи, прошу тебя более, яснее, ибо ничего подобного ранее слышать мне не приходилось.

– Долго рассказывать, Гульфем, и бессмысленно, к тому же мне и самому противно об этом говорить, а у нас с тобой не так уж и много времени уедешь ведь сейчас. Да и зачем тебе это надо… всё равно ничего не исправишь!..

– Нет! вы только посмотрите на это чудовище!.. он, зна- чит, мне такие вещи говорит, от которых у меня кровь в жи- лах стынет, и по коже мурашки побежали, и ему обо всём этом противно говорить! Тогда скажи, кто должен сказать во всеуслышание обо всём этом? Да я как член бюро ВЛКСМ райкома и бывший секретарь первичной комсомольской ор- ганизации нашей школы всех на ноги подниму, это я тебе обещаю!.. Я вообще-то думала, что вы сюда добровольно приехали деньги зарабатывать, а ты говоришь о вещах, кото- рые несовместимы ни с чем!

– А вот на ноги всех подымать – это уже лишнее, поверь мне! Пока ты там шум поднимать будешь, нас уже здесь и следы в степи растают, а спустя день может даже меньше тебя все обсмеют и назовут фантазёркой, а после в очеред- ной раз в институт не примут. Иди, жалуйся!.. только тогда мы с тобой уж точно никогда больше не увидимся, если ещё живым меня оставят. Тебе трудно это понять, но меня в дан- ный момент времени в этой жизни не существует и если зав- тра мои кости в степи обглодают лисицы и вороны, то нико- му повторяю, никому до этого дела не станет и ни один па- лец не пошевельнётся чтобы меня искать. Нет меня!.. мо- жешь это понять?..

– Что же делать?.. – сказала она тихо и принялась пла- кать. Владимиру сечас хотелось её обнять и прижать к себе,

но делать он этого не стал и не потому, что робость взяла: страх потерять её из-за неверного поступка. Улыбаясь, и гля- дя в её красивые глаза, к которым так сейчас неудержимо хотелось прикоснуться губами, и испить по щекам текущие эти слёзы он сказал: