Александр Стребков - Жизнь – жестянка. Книга 2

– Ну, вот расплакалась!.. – а минуту назад собиралась всем объявлять войну. Нет, Гульфем, для этого, прежде всего тебе надо бы вначале одеть кожаную комиссарскую куртку, и нацепить наган, а лучше маузер вот тогда можно и на войну отправляться! Помнишь фильм про ту комиссаршу, что на корабле шмон морякам анархистам навела?.. Вот в таком амплуа у тебя бы всё получилось.

– Всё настолько серьёзно, а у тебя шуточки какие-то глу- пые как у подростка! Скажи чем я смогу тебе помочь?

– Эх!.. Гульфем, милая, – опрокинув голову назад, глядя в небо, подняв к верху и раскинув руки, словно пытаясь обнять небеса, он громко почти до крика сказал, – чем ты можешь мне помочь?.. да для меня сечас никакой помощи не надо я счастлив только тем, что ты рядом со мной сейчас стоишь! Я сам себе помогу, ты так, кажись, сказала, я горы готов свер- нуть, только бы не потерять тебя!

– Впечатляюще, скажу тебе, хоть на драматический кружок в наш дворец культуры тебя записывай. Роль Отелло у них там насколько помню некому играть ты бы точно подошёл. Чувства чувствами, но нельзя забывать о главном иначе наступит день, когда эти чувства будут уже, ни к чему, а то и просто о них за- будешь. Как-нибудь в другой раз я постараюсь сказать тебе по- более и доступнее, чтобы ты кое-что смог понять.

– Гульфем!.. да я скоро сдохну от одиночества, если буду всё время ждать: когда-нибудь, где-нибудь, кто-нибудь! На- ткнусь на кого-то, захлестнёт шквал событий, и я вдруг не- чайно тебя позабуду, я боюсь этого, начинаю думать и со- мневаться в справедливости жизни как таковой!.. а истина в

муках рождается, так говорит мой лучший друг Лёвчик. Я знаю и осознаю, что мне гордиться нечем и довольно само- критично смотрю на себя: у меня-то и богатства есть только моя молодость да душа какая-то ещё не испоганенная внут- ри, а так… да чего, прости, пустой базар устраивать!..

– Вот нечаянно забывать меня!.. – это прямо в точку – к тому же нежелательно!.. ну а всё остальное – это я бы назва- ла разглагольствованием. Я вполне понимаю твоё отчаянье, но ты – же мужчина не забывай это. Я же сказала, что всё в твоих руках. Договорим в другой раз. Видишь, мой охранник по кругу на лошади скачет?.. это он даёт мне знак, что время моё вышло. Я тоже не совсем свободная и тоже подневоль- ная: как-нибудь об этом подробней расскажу. Мы довольно далеко ушли от вашей стройки, давай сзади меня сядешь, и я подвезу.

– Скачи сама, Гульфем, я дойду и по пути заодно, каждое слово тобой произнесённое тщательно обдумаю.

– Я через два дня приеду, до встречи, Владимир!

Гульфем молнией взлетела в седло, лошадь с места рва- нула как на спринте и спустя минуту она была уже рядом с Хасаном, после чего пришпорив коней, оба скрылись за пе- рекатом местности. И только когда, они скрылись из глаз, Бекас направился к месту строительства новой кошары. Ве- чером, поужинав так и не поняв, что он ел за столом: Бекас взял пачку сигарет, спички, накинул, не вдевая в рукава на плечи куртку, и вышел, молча из вагончика. Все десять чело- век молчаливым взглядом проводили своего бугра- бригадира. Обошёл вагончик и на торце уселся на прицепное устройство, поджав под себя ноги, сидел, курил и думал. Минуло более десяти минут, как на углу вагончика появился его друг Лёвчик. Какое-то время стоял и молчал, возможно, ожидая, что Бекас сам что-то скажет, но друг намертво мол- чал: сопел и тянул свою сигарету. Не вытерпев, сказал:

– Бекас, смотрю на тебя, ты на ней совсем мозгами дви- нулся. Калым тут говорят большой за невесту надо отдать: за чабанскую дочь сто овец, а она дочь директора за неё, на- верное, всю тысячу. Где возьмёшь?.. Я понимаю, говорят, – сердцу не прикажешь, но сам подумай век жить в этих степях и пасти баранов?.. К тому же я лично сомневаюсь, что они тебя в своё общество примут. Вот Федота, пожалуй, взяли бы он мусульманин, хоть и наполовину. В случай чего, Бекас, шум может большой кругом пойти: хватаешься ты за раска- лённый край железяки! Плохо всё это может закончиться для нас – зуб даю! Я уже месяц тебе толкую про свою идею, а ты так ни разу меня и не дослушал…

– Лёвчик, иди, прошу тебя в вагон, дай самому побыть наедине.

Докурив сигарету, Алексей со злостью бросил окурок се- бе под ноги растёр его и удалился. Бекас думал о Гульфем: перебирая в памяти каждое её слово, слышал её певучий го- лос, звучащий в ушах, улыбки и смех и даже ржание её ло- шади и попытка той укусить его за плечо. На что Гульфем то- гда рассмеялась по-детски и сказала, что Венера ревнует её к нему. В последующие две недели она приезжала ещё два раза, но в очередной раз, когда должна была приехать, степь молчала, не принося звука копыт её лошади. Минуло три дня, а горизонт был пуст. Бекас духом упал, хотя и старался перед всеми не подавать вида, а на душе скребли кошки, и предчувствие было чего-то нехорошего. Беря в расчёт пер- вый её визит, причиной которого была сломанная машина, все эти четыре свидания в сознании Бекаса сейчас были ве- хами: как своё день рождение, окончание школы, освобож- дение из колонии. Жизненный багаж был мелок и ничтожен. Когда минул четвёртый день, а её всё не было, вечером по- сле работы ужинать Бекас отказался. Оглобля, помешивая ложкой в свой тарелке лапшу не приступая к еде несколько

раз взглянув на своего бригадира, который лежал на крова- ти, уставив взгляд в нависавшую сетку второго яруса, спро- сил, обращаясь к нему:

– Бугор, ну и насколько тебя хватит, как думаешь?.. На зоне я не раз наблюдал, как на голодовку садились… и чего добились? Да ничего кроме помутнения разума. Смотря, сколько просидишь, а то и безвозвратную точку минуешь и слабоумием обзаведёшься заодно. Брось от души советую. Это всё у тебя юность в заднем месте ещё играет, но это – же не сарай, что взял грабарку и вычистил за порог никчёмное. Я так думаю, что она ещё приедет, судя по ней, она не из тех, кто пургу в глаза пускает.

Оглобля не успел досказать свою мысль, когда за стена- ми вагончика послышался отчётливо стук конских копыт: все вскочили из-за стола и прилипли к окнам. Владимир тоже вскочил машинально с кровати, но к окнам было уже не под- ступиться, и он продолжал стоять посреди прохода, ожидая, что скажут наблюдатели. Всё длилось минуту две, а Бекас стоял в растерянности. Неожиданно послышались удивлён- ные возгласы сразу нескольких человек, из-за чего Бекас пришёл в замешательство, не совсем понимая их удивления:

«Вот это да!.. – крикнул Шурик-Перс, – такое я только в кино видал!.. надо – же так вырядиться!.. Принцесса! Нет… – ко- ролева! Бекас, мудак, а ты переживал! Погляди в окно это же цирковой номер, мать твою за ногу!..». Владимир, придя в себя, ураганом всего своего тела ударил в дверь и вывалился из вагончика, спрыгнув на землю, минуя ступеньки. Он за- стыл как столб, в двух метрах от ступеней в вагончик, а Гуль- фем тем временем по большому кругу, как это вы не раз на- блюдали в цирке, словно ветер неслась на своей Венере с развевающимся шлейфом за её плечами двух тонких из изящной шёлковой ткани хвостов. К сожалению, мы не об- ладаем разнообразием колоритного языка, чтобы достовер-