Авель Мунн - Следующая станция – Тель-Авив

Припарковав машину у самых ворот, Дафна вышла и сразу поняла, почему женщина Дора не приехала с ним. Ее красный джип «хёндэ» парковался рядом с его машиной, и из него как раз выходила вся ее семья. Внутри у Дафны что-то ослабило хватку, стало теплее.

Свежесть воздуха успокаивающе действовала на ее взвинченную нервную систему. Стоя перед носилками, сняв солнечные очки, во все глаза глядела на маленький на вид сверток, зная, что это ее бабушка, там, в саване, та, которая когда-то казалась ей великаншей и самым надежным человеком в мире. Сознание отключилось, перестало реагировать на мучительные пытки, которые ему устроило подсознание, дышать стало легче. Рав затянул молитву, казалось, нескончаемую, после этого предоставил слово присутствующим. Дафна на негнущихся ногах поднялась на небольшую трибуну, взяла микрофон. Читала по бумажке слова, которые возникли в голове, как будто были там всегда.

«Дорогая бабушка, я люблю тебя, и мне больно с тобой расставаться. Ты тот человек, к которому я несла все свои самые важные вопросы. Ты незримо держала всю семью вместе. Ты прожила непростую жизнь, до краев наполненную смыслом и любовью. Покойся с миром».

Сосредоточившись на бумаге, Дафна не решалась поднять глаза и посмотреть на белую простыню, в которую был завернут труп бабушки. Она твердо осознала, что бабушка теперь внутри нее, Дафны, а не на бездушных носилках.

Потом что-то говорил дядя Йосеф, потом бабушкина подруга. Дафна уже не слушала, вышла из зала.

Когда рав пригласил четырех мужчин для выноса носилок, Алон и Дор уверенно вышли вперед, затем дядя Йосеф, небольшое замешательство – и четвертый мужчина был найден, им оказался Ори, одноклассник и друг Нои и Даны. Дафне он очень нравился: суровая серьезность так несвойственна молодому поколению, этот парень – сама надежность. К сожалению, он религиозный, тут уж без вопросов, парой для ее дочери он быть не может, только другом. Ори крепкий, стройный, но бледный, как бы он в обморок не упал; наверное, первые похороны в его жизни. Процессия тронулась. Мужчины, несущие носилки, шли впереди, Дафна и мать сразу за ними, потом все остальные. Позади шел с лопатой мужчина в кипе. Рав, растягивая гласные, тянул какую-то молитву.

Кладбище, как большой город, простиралось за горизонт. «Скоро жить будет негде, одни кладбища», – подумала Дафна, пытаясь мыслями об общих проблемах отвлечься от мыслей о том, кого сейчас будут закапывать. Бетонная лестница вела вверх, к бетонированной площадке, на ней места для будущих могил, одно из них свежевыкопанное, рядом холмик с землей. «Хороший вид», – подумала Дафна, глянув в открытое пространство и поняв, что тут она вряд ли когда-то появится вновь. На небольшой площадке не могли разместиться все, часть людей осталась на лестнице. Прозвучала еще молитва, наконец тело предали земле, наклонив носилки над могилой, так чтоб тело соскользнуло вниз. На секунду показалось, будто что-то связанное с гравитацией перестало работать и тело вот-вот упадет лицом вниз, перегнувшись пополам. Дафна непроизвольно дернулась, чтобы придержать бабушку, но все обошлось. Оно всегда обходится, каждые полчаса тут хоронят людей.

Еще молитва. Мужчина с лопатой начал закапывать, энергично, привычно. Дафну неожиданно разорвали рыдания, опустошающие. Она испугалась, что все ее внутренности выльются прямо на кладбищенскую землю. Лопата пошла по кругу от одних мужских рук к другим, по традиции считается привилегией закапывать могилу. Ори терпеливо дождался своей очереди. И теперь, мгновенно покрывшись испариной, Дафна взяла небольшой камушек и аккуратно опустила на свежий холмик. Рав вставил в землю табличку с бабушкиным именем.

Спустившись вниз, Дафна заметила две направляющиеся к ней смешно бегущие и тяжело запыхавшиеся фигуры. «Это Ольга и Мира», – радостно отметила она, стало тепло и грустно одновременно. Они крепко ее обняли и говорили наперебой много всего утешающего. Ольга вчера приземлилась, с Мирой они уже успели вместе выпить шампанского – не виделись почти год. Дафна с замиранием сердца предвкушала, как расслабится с любимыми подругами.

– Прости, мы опоздали, я в Яффо остановилась, а там по пятницам зверские пробки, Мирка меня забрала, – сказала Ольга, крепко обнимая Дафну.

– Да не парься, все нормально. – Дафна безумно обрадовалась, увидев подруг, и то, что они опоздали, не имело значения. Она на фоне всего происходящего забыла про них и сейчас чувствовала себя, как ребенок на внезапном празднике. – Приедете на шиву?

– Понятное дело, – почти обидевшись, сказала Мира, – зависнем у вас надолго, такая возможность поймать тебя, никуда не спешащей, а то с тобой никогда не расслабишься. Последний раз сидели без напряга до того, как у тебя дети родились… Извини, – Мира вдруг подумала, что сказала что-то не то. – Жаль, что при таких обстоятельствах…

– Да уж, – выдохнула Дафна, – насчет обстоятельств. А насчет детей надо, чтоб у тебя тоже родились уже, тогда ты меня поняла бы.

– Нет уж, вряд ли это со мной случится: ни возраста, ни принца, ни особо желания нет.

– Как? Еще неделю назад ты мне писала про безумную любовь навеки… Куда он ускакал? – приостановившись от удивления и разочарования, спросила Ольга.

– А… – Мира махнула рукой в неопределенном направлении, – эта повесть без алкоголя не пойдет, хотя кладбище – удачное место для этого кретина.

Женщины приглушенно посмеялись.

– Вы прямо сейчас ко мне? – спросила Дафна.

– Мне на работу, родной, я вечером буду, зато Ольга тут на каникулах. – Мира выразительно похлопала подругу по плечу.

– Я тоже вечером, у меня один интересный бизнес, тоже под алкоголь и не на кладбище. Мы пойдем твою маму обнимем и понеслись. До встречи вечером.

Мать еще стояла у могилы, притихшая и постаревшая, покрыв голову бабушкиным платком. Не только мужчины на кладбище должны быть с покрытой головой, но и замужние женщины тоже. Исраэлла уже много лет была разведена. Только что над могилой ей и брату Йосефу лезвием надрезали одежду в знак траура, и теперь она должна всю неделю, не снимая и не моясь, в этом ходить. Чего, конечно, она, Исраэлла, делать не будет, и это всем понятно. Она не плакала, но была подавлена и молчалива, что для близких ей людей рисовало однозначную картину: ей плохо. Ее в эти минуты постигает осознание смерти матери. Новая реальность обрастает мясом и кожей, проникая внутрь и распуская в самом мягком, податливом нутре свои щупальца. Молчать и чувствовать во всю силу было ново для нее. Она упрямо, понуро стояла, пока Вера, бабушкина молдавская сиделка, не увела ее, приобняв за плечи:

– Пойдем, все уже.

В машине Алона и Дафны поначалу царила неловкая, нагнетающая тишина. Дафна решила разрядить обстановку, возвращая всех к повседневности: