Авель Мунн - Следующая станция – Тель-Авив

– Ты бери еду, а я выпивку.

Дана нагрузила две тарелки доверху выпечкой и орехами, понесла их, как два подноса, каждая на открытой ладони. Шай выставил рядом шесть стаканчиков, в три налил красного, в два белого и еще один наполнил шоколадным ликером. Зажимая стаканчики между пальцев, понес скорым шагом в сад, но, не добежав буквально метра до выхода на веранду, был остановлен Лироном:

– Молодой человек, можно вас? – нарочито вежливо попросил Лирон.

Шай нехотя остановился, как уличенный в краже щенок, глядел исподлобья. Лирон положил ему ладонь на плечо, наклонился поближе к его лицу и тихо, не привлекая внимания, сказал:

– Я сделаю вид, что ничего не видел, а вы больше себе не наливайте.

– Ага, – промычал Шай и рванул, не поверив в свою удачу.

Добравшись до заднего крыла сада, он поставил стаканчики на стол, довольный и сияющий, как начищенный пятак, отбитым трофеем. Дана поставила туда же тарелки с выпечкой. Ребята накинулись на еду и вино. Ирис не ела, это было бы слишком человечески, слишком приземленно для нее. Но шоколадному ликеру была рада – Шай поднес ей стаканчик прямо к качелям. В такой непосредственной близости к родителям они еще не пили алкоголь, это иногда происходило на тусовках у Ахмеда или в парке Меир, где они тоже любили собираться. Им много не надо было, чтоб ощутить легкий, расслабляющий хмель. Обычно это было пиво или бутылка дешевого шампанского. Ирис сняла черный свитер, откинулась на спинку качелей, уселась поудобнее. Шоколадный ликер быстро сделал свое дело: на ее бледных, как мрамор, щеках заиграл румянец, губы припухли и покраснели, в зеленых, с мягким медовым оттенком глазах появился блеск, не тот жаркий, вызванный гневом, а шальной, игривый, сопутствующий хмелю.

– Ох, нету ли для меня еще ликера? Шай, будь лапочкой… – выдохнула Ирис, полуприкрыв глаза в истоме.

– Увы, – печально произнес Шай. Он отдал бы почку за еще одну рюмку ликера для Ирис, ее лютая привлекательность после одной рюмки вызывала в нем безвольную дрожь, но слова Алона все еще звучали в ушах. Ирис опустила глаза на Шая. Обычно ее волосы, прямые, светло-русые, почти пшеничные, спускавшиеся немного ниже подбородка, занимали ее пальцы беспрестанно. В минуты беспокойства она настойчиво приглаживала их за уши, таким образом оголяя широкий белый лоб, плавно изогнутые темно-русые брови над продолговатыми, миндалевидными глазами. В правой брови пирсинг – дерзкая золотая стрела. Небольшая горбинка на прямом носу с узкими ноздрями, широкий рот, розовые, часто сжатые губы. Когда она выпивала, губы ее наливались, становились чувственными, порочными, в сочетании с блестящими глазами и наглым румянцем на тонких высоких скулах делали ее похожей на шальную распутницу. Руки ее покоились на коленях, оставив наконец волосы в покое. И ничто не мешало теперь ее волосам опуститься на лицо, обрамив его то ли невзначай, то ли для пущей соблазняющей мощи, что придавало ей еще более распутный вид. Ирис знала, что способна сотворить с Шаем, и, не стесняясь, использовала в своих целях.

– А если напрячься? Шай, ну давай, сгоняй, я тебя поцелую, обещаю. – При этом она, как умудренная опытная женщина, робко коснулась губами воображаемого мыльного пузыря и игриво подмигнула правым глазом.

– Точно поцелуешь? Я принесу, рискуя жизнью. – Шай медленно поднялся на ноги и, не зная еще, как он это сделает, понимал, что сделает.

Ори усмехнулся, его все эти манипуляции смешили и отталкивали одновременно. Метания его друга не были ему понятны. Поведение Ирис, с одной стороны, было ему чуждо, девочки в его окружении никогда не пили алкоголь, не курили и не позволяли себе так прямо, похотливо смотреть на мальчиков. С другой стороны, грациозность ее распутства восхищала его.

Войдя в дом, Шай попытался силой мысли сделать себя невидимым. Подошел к столику с алкоголем. Вдруг краем глаза приметил отца. Его и Саара присутствие здесь не должно было его удивить, наоборот, их отсутствие на похоронах скорее являлось недоразумением. Лирон и Дафна дружили еще со школьных времен. Скорее всего, похороны застали Саара посреди операции, а Лирона на подготовке к свадьбе исключительно важной особы. Как освободились, сразу приехали. По пустому бокалу вина в руке отца Шай понял, что они тут уже какое-то время находятся.

– Шай, привет, у меня к тебе разговор, – отец начал с места в карьер, казался то ли утомленным, то ли озабоченным. Привыкший к тому, что озабоченность на его отце выглядит легко, игриво, Шай теперь наблюдал другое выражение лица – серое, давящее. И это, скорее всего, не было из-за похорон.

– Пап, дома нельзя поговорить? – Шай спешил, он уже налил шоколадный ликер в рюмку. Гостиная заполнилась народом, он без помех может незаметно вынести напиток и получить свой сладкий приз. Воздушная демонстрация поцелуя Ирис взбурлила его нутро и занимала его мысли безраздельно.

– А что у тебя случилось?

– Ну, у нас там тусовка.

– Ладно… – Лирон понял, что тут и сейчас его разговор будет неуместен, сделал над собой колоссальное усилие и решил отложить до более спокойной обстановки по дороге домой. Тревожно покосился на рюмку у Шая в руке, перевел безмолвно взгляд на его глаза. Шай выдержал взгляд, не мигая. Так они смотрели друг на друга буквально несколько мгновений: Шай непоколебимо, Лирон строго вопрошающе. Наконец, Лирон отвел взгляд, посмотрел еще раз на рюмку, сказал:

– Тебя, я так понимаю, ждут с этим… Беги, помни, что домой с нами поедешь.

Шай, как олень на рассвете, не касаясь земли, понесся на задний двор. Оказавшись у дивана-качелей, поднес Ирис рюмку.

– О, мой король, отечество не забудет тебя и твои подвиги, – Ирис подставила щеку: – Целуй давай!

– В щеку? – разочарованно выдохнул Шай, тут же он понял, как унижает его этот дурацкий торг за поцелуй.

– В щеку. За следующую рюмку – в губы.

– А если я бутылку принесу? – с горькой насмешкой спросил Шай. Наваждение рассеялось, проступил праведный гнев, но щеку подставил, любое ее касание было блаженно для него. После взял свой стаканчик с вином и сел рядом с Ори.

– Мои тут, – сказал он негромко, – домой с ними поеду, давай с нами.

– Да, можно.

Ноя, захмелев, ощутила свою грусть по бабушке острее, захотелось поделиться чем-то личным. И она решила, что пришло время рассказать ребятам.

– У меня новый ухажер… – выпалила и остановилась на полуслове.

– Опа! – оживилась Дана. – Ну-ка, чего молчала? Давно? Кто?

Ноя подтянулась на локтях, из полулежачего положения села ровно, устремила взгляд на ребят, томность исчезла, как не бывало. Она преобразилась, ей давно хотелось рассказать, но все было неуместно. Вино подтолкнуло тайну к горлу, да и похороны вроде как отошли на задний план.