Авель Мунн - Следующая станция – Тель-Авив

– Я не поняла, Шай едет или как? – спросила Ноя, самая младшая, всем видом стараясь не выдать, насколько важен ей ответ на этот вопрос.

– Едет, но непонятно как-то, забирает мать из аэропорта и потом по дороге, если будет не поздно, самолет не задержится и еще куча причин… – ответил Ори.

– Его мать приезжает?

– Да, из Нью-Йорка.

– Интересно, а почему он никогда к ней не ездит? На каникулы, например… Если бы у меня один из родителей жил в Нью-Йорке, я бы оттуда не вылезала.

– Это тебе так кажется, мелкая. Если бы твоя мама укатила в Нью-Йорк сразу после твоего рождения, она бы для тебя от чужой тетки не отличалась.

– Так я бы и к чужой тетке ездила в Нью-Йорк. Это же Нью-Йорк!

– Ты продажная и беспринципная. А Шай – нет. Для него папа – он же и мама.

– А Саар?

– А Саар тоже папа. Только папа, не мама.

– Интересно, как это – с детства иметь двух отцов и не иметь матери?

– Я думаю, что и мать он имеет. Теоретически. По скайпу. Они часто говорят, каждые несколько дней. А какая разница, какой у твоего любимого родителя пол? Главное, чтобы был как папа Шая. У тебя кто как его отец? Папа или мама?

Ноя задумалась. Она пыталась понять, спросил ли Ори, кого из родителей она больше любит. Или, может, он спросил, кто из родителей, по ее мнению, больше любит ее. Ори умел посеять смуту в душе.

– У меня никто. Мама у меня хорошая, она занята и, конечно же, не как папа Шая, но я бы взорвалась, если бы у меня был дома такой доставучий родитель, как Лирон. Папа у меня тоже занят, но когда он со мной, то он со мной, и нам весело и интересно. Кроме того, они оба мне всегда дают столько денег, сколько я попрошу.

Ирис вытащила из ушей наушники, прыская от смеха.

– Это отличает хороших родителей. Особенно когда они заняты.

Дана вступилась за сестру:

– Я тоже считаю, что совсем не обязательно посвятить всю свою жизнь детям и пылинки с них сдувать. Заняты родители – и круто, нам больше свободы, самостоятельнее будем. А Шай – смотрите, его на тусовку отец привезет на машине, как бы не остался посмотреть, что его драгоценный мальчик там делает.

Ори, по сути, ближайший друг Шая. Они дружат с раннего детства, несмотря на бездну, пролегающую между мировосприятием их семей. Ори – мальчик из религиозной ортодоксальной семьи. Самые важные атрибуты веры всегда при нем: на голове кипа, приколотая к волосам невидимкой, на поясе под одеждой талит – восемь ниток с двумя кистями, свисающими поверх штанов.

Обычно такие семьи группируются в общины и живут в отдалении от всего светского с его соблазнами в страхе потерять детей, увлекшихся интернетом и модной одеждой. Родители Ори хоть и были ортодоксальны, но стойкая вера помогала им не сомневаться, что их дети нигде не потеряются. Наоборот, они считали неправильным воздвигать запреты. Ведь запрет таит в себе сладостное желание его преступить. Эта спокойная уверенность передалась и Ори. Он самозабвенно верил в Бога и преданно дружил с теми, кто в Бога не верил. Он бесконечно гордился своими родителями за то, что они не озвучили ни разу ни одного упрека в сторону родителей Шая, тогда как мужеложство – страшный библейский грех. В доме Рут и Исраэля Шай принимался наравне с их собственными детьми.

С другой стороны, у Лирона и Саара, родителей Шая, тоже могли быть причины для волнения. Шай мог увлечься религией, повестись на теплоту святого шабеса со свечами и вкусной домашней едой. Если религия может нести в себе силу и являться осью, то отсутствие религии для подростка может натолкнуть его на некий поиск якоря, места, которое вместит и утешит. Лирон об этом не думал. Просто не думал. Не боялся этого. Может, потому что не было оснований. Семья Ори никак не пыталась повернуть Шая на свой путь. Такое поведение тоже являлось редкостью среди ортодоксальной общины, обычно потребность заразить верой не болеющих ею сильнее любых этических кодексов.

За окном автобуса пробегали унылые окраины, склады, военные базы. На остановках никто не выходил и не входил. Маршрутка была заполнена. Одиннадцать человек. Несколько эфиопских работяг, несколько очевидных выходцев из России, живущих в районе Рамле, потому что так дешевле, но работающих в Тель-Авиве. Два наркомана. Поездив некоторое время по линии Тель-Авив – Рамле, невольно начинаешь разбираться в своеобразной специфике этой линии. Наркоманы едут за дозой. Они всегда на грани ломки, запущенные, сгорбленные, на лице гнойные язвы, глаза стеклянные, оплывшие, приоткрытые наполовину. Они еле передвигают ногами, едут тихо, реагируют только на незаметное подталкивание водителя, сообщавшего таким образом, где им надо выйти. Тут же, как могут, живо собирают себя в кучу и, цепляясь за сиденья, пробираются к выходу, сопровождаемые шокирующим смрадом давно не мытого тела. Ирис тяжело переносила это шествование зомби, как она сама выражалась. Вжималась в кресло и боялась, как бы ее случайно не коснулся один из них, потеряв равновесие.

Волшебное место, в которое стекались наркоманы, находилось внутри приаэропортного городка с неярким названием Лод. Своего рода столица наркотиков. Способ продажи дури прост до гениальности: бросай денежки в дырочку, получай из другой дырочки дозу. И никто никого не видит.

Поначалу ребятам казалось, что они в каком-то сюрреалистическом мире: настолько вся местность с ее экзотикой и спецификой отличалась от всего, что они знали. Но потом привыкли и даже не обращали внимания. Наркоманов больше жалели, чем боялись. Даже чувство брезгливости немного отступило.

Они вышли из маршрутки в пять часов пополудни. Солнце готовилось к закату. Насыщенные цвета окрасили поле вокруг шатра Ахмеда.

Сам Ахмед возился с покупателем в передней части шатра. Ребята пробрались в заднюю. Ори взялся за газовую горелку и начал готовить кофе. Ноя, Дана и Ирис плюхнулись на диван, который стоял на траве у выхода, и с наслаждением глубоко вдохнули аромат поля. Удивительно, что сегодня оно пахло не овцами, а свежескошенной травой.

Сура пошла поздороваться с Ахмедом и выяснить, не нужна ли ему помощь.

Речь Ирис испещрена английскими словами и выражениями, прилипшими к ней после просмотра бесчисленного количества голливудских фильмов и сериалов для подростков. Вместе с тем острое чувство скорее сарказма, чем юмора, и недетская эрудиция кладут на лопатки даже глупых. Ей не надо говорить громко. Как только она открывает рот, все уши ее.

– Ахмед, а как ты узнаешь, когда арбуз хороший? Научи меня искусству базарных зазывал. – Ирис достала из пачки тонкую ментоловую сигарету, подожгла ее дорогой зажигалкой из кожи и серебра. Согнула руку в локте так, что сигарета оказалась на уровне серебряного пирсинга в виде стрелки в правой брови. Слегка наклонила голову вправо, обозначив свое безраздельное внимание к тому, что произнесет Ахмед.