Павел Крисевич - Из глубины век

Перетянутые руки Даниила жутко болели, верёвки с каждым движением впивались в мясо всё сильнее, тяжёлая красноармейская шинель всё сильнее гвоздила к полу, становясь для Даниила больше саркофагом, чем атрибутом формы. Хотелось спать, но анархисты, как только замечали свесившуюся к самому полу фигуру Даниила, начинали выплясывать перед ним постановки собственного сочинения.

Так, один грузин, примкнувший к банде на одном из глухих перронов, выплясывал перед Даниилом лезгинку на протяжении нескольких часов, то доставая у себя из-за уха кривые кинжалы, то вообще их глотая. В другой раз очень развязная дама в чёрных чулках с белыми полосками, бывшая гимназистка, искавшая музу для своих стихов, читала Даниилу эти самые стихи. И то ли они были так хороши, но Даниил, как ни пытался, не спал уже вторые сутки, только их прослушав.

Стукнула дверь в конце вагона.

– Братва, гул убили! – закричал нахальный голос анархиста, что стоял у дверей. Все замолкли, а патефон во всеобщей тишине заиграл мотивы бандитов с большой дороги.

– Все готовы? – из-за нар выросла скукоженная маленькая ручка с наганом. – И-раз! И-дваааааа!

Раздался выстрел. С потолка на руку полетели щепки, перья и облицовка. Анархист у патефона прибавил громкости и переставил пластинку.

Из патефона залилась странная гитара, и под её ангельские звуки, похожие на сбоящее радио, стал петь вошедший.

(Хором)

Анархист с наганом притопывал своими коваными яловыми сапогами офицерского кроя, подлетая с каждым прыжком на полметра и оголяя из-под мешковатых красных штанов свои портки.

Анархист стал постукивать себя по ляжкам, все вокруг заворожённо подпевали танцу.

Ряды нескладных голосов накладывались друг на друга, распространяя вокруг атмосферу свадьбы или сельского праздника. Кто-то из анархистов, виляя задом и грозя небу винтовками и пистолетами, приплясывал в пример заводиле. К Даниилу из-за нар как балерина выскочил анархист, казалось, что его сапоги никак не мешают ему выкручивать акробатические пируэты, которые и не в каждом цирке увидишь. Лицо его, подбитое квадратными усами под носом, сияло расплывшейся улыбкой. Подбежав на носочках, он прижал к щеке Даниила холодную ручку нагана, давая понять, что даже в танце он Даниила достанет. Затем оторвался от него, закрутился вокруг своей оси и запел дальше.

(Хором)

Лицо анархиста сверкало выступающим потом. Свободная ладонь светилась красными отблесками после ударов по бёдрам. Анархист заходил в свободный пляс гопака.

Один из анархистов на нарах рассмеялся, толкая в бок своего товарища, кивая напоминая ему о прошлом. Отчего тот, расплёвываясь недожёванным батоном, засмеялся за компанию.

Из дощатого туалета, откинув запачканную простыню в горошек, выскочил анархист с трубой. Единственный его глаз выпирал из орбит от бурной игры. Обрывки полкового знамени на трубе щекотали его волосатую грудь в наколках. Анархисты попрыгали с нар и стали кружиться парами, расталкивая бытовую мелочь по вагону. Разлетались казаны, кучи одежды, обуви и украшений завертелись в шторме человеческого веселья.

На тяжёлом шкафу красного дерева сидел мальчишка в перекроенной под его рост тельняшке и радостно прихлопывал в ладоши. Анархист в поварском колпаке водил из стороны в сторону гигантскую кастрюлю щей, уворачиваясь от проносящихся в танце товарищей.

(Хором)

Задребезжали входные двери вагона, в общий пляс влетело ещё пятеро анархистов. Двое, подхватив под плечи комиссара Коляева, тащили его через всеобщий сабантуй, по случайности получая оплеухи, адресованные комиссару. Комиссарская кожаная куртка половицей свисала с ведущего пленного анархиста, постукивающего перед собой тисовой тростью. Кожаная фуражка с оторванной звездой свисала набок с головы одного из конвоиров.

Коляева было не узнать, всё его лицо покрывали гематомы, из-под которых освещали путь карие глаза, глаза комиссара горели ещё тем пламенем, что воспалила в нём классовая борьба с пособниками мирового капитала. И не собирались тухнуть под ударами захолустных анархистов. Ещё один бой, ещё один честный бой, шептали они, глядя в лицо каждому, кто проходил мимо. Во всеобщем танцевальном угаре анархисты сняли с болотного цвета косоворотки Коляева орден Красного Знамени и прикрепили на заду его галифе, прибивая покрепче пинками.

(Хором)

Коляева поставили на колени напротив Даниила, напоследок накинув ещё пару оплеух.

Комиссар поднял свои глаза на борющегося с окутавшими его верёвками Даниила и заглянул прямо в его комсомольское сердце. Бывшее до этого сомнение в своих силах и страх перед смертью выветрились из Даниила, оставив место только спокойствию и холодному коммунистическому расчёту. Коляев прощался, без слов передавая своему близкому товарищу все возложенные на него задачи и наставления, перекрещённые взгляды будто становились крепким стальным рукопожатием, рукопожатием рабочих, что должно было не только разорвать прочные цепи гнёта, но и поставить на место угар анархизма, разбушевавшегося на юге Советской России. И ни подзатыльники, ни издёвки, ни прочие уловки не могли отвести взгляды красноармейцев друг от друга. На глаза Даниила навернулись слёзы, прозрачными ручьями они стали резать его щёки на румяные островки.