Павел Крисевич - Из глубины век

Деревню дальше осмотрели и мин больше не нашли. Но Дима всю ночь так и ходил, уставившись на землю, а комиссар паренька от себя не отпускал, возьмёт подбодрит, потормошит немного, на сову внимание отвлечёт. Солдат и так на войне со смертью играет, зачем ему в минуты передышки о ней снова думать.

Как село проверили, ушли в поле, борозда вся сорняками поросла, уже второй год полки только и делают, что вдоль и поперёк проходят, а белые пока сидели, пахать никому не давали, боялись, что при отступлении всё к приходу красных вырасти успеет. Тяжёлый подарок к осени оставили местным. Шагаешь через борозды, тёплый ветерок по усам бьёт, лицо пыль щекочет. Звёзды на небе тихим своим дозором высвечивают отряду путь к заготовленному стогу. Ничего нет красивее кубанского неба. Ни облачка на нём. Остаёшься только ты и бесконечность неисследованных далей, в которые ещё надо принести учение Маркса. которые ещё покорят рабочие массы, освободив себя и тех потерянных сынов Земли, что ждут под светом пугающих солнц.

Обступил отряд стог, товарищ комиссар из бездонного кармана материализовал коробку спичек и коротким движением пальцев разжёг первую спичку о кремень, осветив поросшее щетиной лицо.

«Товарищи, выполнили мы свою задачу, но впереди лежит ещё огромное множество преград. Бои, шум несущихся снарядов, ржание лошадей, это всё в малой перспективе, в перспективе же большой – стук молотов, жужжание станков и смех девиц-красавиц, что точно так же как и мы, ждут прекращения всего того мусорного шума войны, забившего нам уши. Вы же стоите здесь одной трудовой семьёй, не разрывайте эти узы, в трудную минуту ваш брат и товарищ прикроет вас от пули-дуры. На то она и дура, что ищет ваши умные сердца. Ещё долго нам биться, но, пробиваясь вперёд, мы всё лучше видим образ нового советского человека, что лежит в каждом из нас и просто ждёт момента, чтобы проснуться. Бейте врага». Взяв за горло анархиста, Даниил поднял его над землёй.

Обрывки канатов, как разорванные кандалы, свисали с запястий комсомольца. Он стоит в полный рост, сжимая всё сильнее шипящего и извивающегося как уж анархиста. Все клетки организма закалились как сталь в единую оболочку, готовясь к своему последнему бою. В вагоне нависла гробовая тишина, только в закутке анархисты откашливались, раскуривая кальян. Все ждали дальнейших действий Даниила. И он не заставил себя ждать. Туша анархиста, закручиваясь под весом своих сапог и бренча ремешками, полетела в патефон, взрывом гаубичного снаряда разворошив место своего падения. Из кучи переломанных досок, конечностей и обломков патефона раздалось жалостливое «Братвааааа…»

Наган анархиста замедленно накручивал виражи над Даниилом, сверкая воронёной сталью, приковывая взгляды всех, кто был в вагоне и был в состоянии проследить эти обороты судьбы. Совершив последний оборот, наган как влитой вошёл в руку Даниила, потянувшегося за ним через слепящий свет лампы на потолке. Раздался второй выстрел. Лампа под потолком разлетелась вдребезги, заливая всех под собой керосином. Свет в вагоне потух, от попадания керосина вспыхнула проводка, разбегаясь в разные стороны двумя красными зайчиками, оставляющими за собой чёрные полосы и лопая лампочки на своём пути. Вагон закопошился и заорал благим матом. Анархисты бросились в полной темноте к своим схронам, на ощупь выискивая оружие.

– Атас, братва!

– Фраера совсем попухли!

– Сейчас мы его тёпленького возьмём!

– Бей правых!

– Левых бей!

На Даниила бросился анархист, заметивший его очертания в темноте. Засверкали его белые зубы, выбритая грудь отливала синей картиной, повествующей, как голая дама оседлала краба. Выстрел. Анархист по инерции укатился в ящики за спиной Даниила, сметая их.

Золотистым морем по полу рассыпались сотни патронов, кто-то поскользнулся на них и с хрустом упал. По вагону пробежали первые выстрелы стреляющих в темноту наугад, ещё кто-то свалился и застонал, в перерывах выкрикивая проклятья всем косоглазым мудакам эшелона.

В сторону следования эшелона убегал зайчик пылающей проводки, освещая Даниилу путь к свободе. Через ощетинившихся оружием анархистов, слепо озирающихся по сторонам, но при этом самих светящихся угаром очередного свалившегося на них веселья ночной охоты на комсомольца.

Разгребая доски, пухлый анархист в красных крестьянских сапогах выискивал своего главаря в обломках патефона. Даниил прицелился и выстрелил. Анархист было стал искать образовавшуюся в нём дыру, но завалился на патефон без чувств.

Все, у кого было оружие, загоготали в разные стороны из всех доступных стволов. Вагон стали рассекать вспышки, крики, куски пуховых подушек и щепки разлетающихся нар. В проблесках выстрелов на Даниила смотрели недоумевающие лица, лица в полнейшей беспроглядной эйфории, боящиеся смерти, этой смерти жаждущие. В этих же проблесках Даниил швырнул какого-то старичка анархиста со свёрнутым шальной пулей носом в стоящую буржуйку, что была разложена прямо в вагоне назло всей писаной пожарной безопасности. Буржуйка, заваливаясь, отдавила кому-то ногу, анархист заверещал, отпинывая сапогом пылающую жаром бочку вглубь вагона на рассыпанные патроны.

Из темноты выпрыгнуло перекошенное женское лицо, нацелившее на комсомольца свои когтистые руки. Даниил рукоятью нагана отправил в нокаут впившуюся ему в лицо анархистку. Её рыжие волосы в падении стали разлетаться от рикошетящих по всему вагону пуль.

Выровнявшись в пространстве, Даниил навёл свой наган вперёд и выстрелил. Как арбуз, лопнула голова истерически смеющегося паренька в тулупчике, махавшего до этого в полутьме колуном, задевая его остриём филейные части других анархистов.

– Ааааааа, мляяяяяя, я маслину поймал, – завывал кто-то на фоне в противоположном краю вагона. В это время летевшая было через весь вагон буржуйка в воздухе разлетелась на две части и взорвалась тлеющим салютом под аккомпанемент свистящих и разлетающихся во все стороны разогретых углями пуль. Людей и мебель разрывало на части непроглядным свинцовым ливнем. Негде было укрыться, и анархисты, как слепые котята, пытались скрыться за всем, что попадётся.

– ПУЛЯ – ДУРА! ПУЛЯ – ДУРА! – кто-то надрывно кричал из шкафа, который постепенно превращался в деревянный дуршлаг. Со шкафа, покачиваясь, свисала маленькая бледная ручка, которую до неузнаваемости продолжали крошить проносящиеся пули.

Даниил пригнулся, нащупал в нелепо извёрнутой руке убитого анархиста его наган и наискось перенаправил воронёный ствол к паху замахнувшегося над Даниилом саблей дезертира в железнодорожной фуражке и меховой жилетке.

– Не… честно… – он повалился на спину, унося за собой в темноту блеск поднятой над головой сабли.