Павел Крисевич - Из глубины век

– Блять, ты не Малыгин! Братва, атас! Атас! – голова скрылась за стенкой.

Даниил повёл винтовку по правой стороне стойл, откуда высунулась голова. К нему приближалось что-то шебаршащееся, отчего лошади подпрыгивали вверх. С левого фланга от Даниила тоже побежали какие-то шорохи, давящие протухшее сено и овёс. Лошади стали грузно ржать. Винтовка заходила ходуном из стороны в сторону, ноги сами стали потихоньку отступать, пытаясь выцепить ещё пару метров для защиты от внезапного нападения.

– Ыаааааа, блять! – с треском развалилась самодельная дверца стойла, и из-под морды лошади на Даниила выпрыгнул анархист в одних трусах и с лопатой наперевес. Отведя лопату за правое плечо, он заходил в оборот, с которого планировал снести Даниилу голову. От напряжения обделав портки, анархист направил лопату прямо в цель.

Даниил, борясь с удушающими его запахами конюшни и внезапностью нападения, успел лишь пригнуться, отчего летящая лопата лишь черканула спину его шинели черенком и влетела заточенным лезвием в ягодицу стоявшей за Даниилом кобылы.

– Ой, Ладонька, прости дуракааааа! – замялся анархист и получил прикладом по зубам.

Ладонька, пытаясь стряхнуть со своего зада лопату, билась копытами и боками о стенки стойла. Вагон затрещал, вместе с пострадавшей стали биться о стенки и другие лошади, до этого наблюдавшие развернувшуюся битву. Ворота стойла Ладоньки вылетели от прямого попадания её копыт, чуть не снеся Даниила. Комсомолец, отшатнувшись от пролетающих брусков разваливающейся конюшни, отошёл ещё ближе к дверям.

Почуяв окровавленным задом свободу, кобыла всё сильнее начала стряхивать с себя впившуюся намертво лопату, чей черенок петлял из стороны в сторону, постукивая по деревянным стенкам. Ладонька уже не ржала, а выла, врезаясь боками в стойла других лошадей в поисках поддержки. Затем, окончательно отчаявшись, лошадь стала хаотично скакать по вагону, сметая за собой вёдра, стойла и других лошадей. Но с последним прыжком Ладоньки пол не выдержал свалившейся на него ноши, доски заскрипели и стали проваливаться, улетая в пустоту под вагоном, разбиваясь там о шпалы. Ладонька скакала уже по уносящимся вниз доскам, стараясь выкарабкаться на твёрдую поверхность, но за новыми её попытками всё больше пространства вагона начинало скатываться в пустоту. Оступившись, она кувыркнулась через правый бок и полетела на шпалы в дымке своей огромной гривы.

– Игогогогогогогоого, – на прощание проржала Ладонька, и вагон тряхнуло от катящейся по шпалам переминающейся в фарш туши.

Пол всего вагона заходил ходуном. Лошади вырывались из своих загонов, разнося всё на своём пути в щепки. Между копыт кубарем летал рыжий анархист в обнимку с жеребёнком, спасая того от безумно скачущих по вагону лошадей и разлетающейся утвари. Над спинами лошадей, слившимися в бурлящее море на всё укорачивающейся полоске твёрдого пола, образовавшийся вихрь играл лепестком тюльпана.

Даниил вместе с полом ходил из стороны в сторону, расставив руки, чтобы хоть немного удержать равновесие; перед ним всё сильнее ширилась дыра, загребающая в себя доски и лошадей, выплёвывая наружу только стук рельсов и хриплое удаляющееся ржание.

Лепесток отлетел от спин несущихся по сужающемуся кругу лошадей, прокатился по грудине беспорядочно врезавшейся в других лошадей и стены вороной лошади. Скатился по вытянутой лошадиной морде, отскочив от её выпирающих зубов, пронёсся меж свинцовых копыт, отсекающих щепки от пола, и приземлился на самом краю дыры.

На секунду исчезло ржание, лязг отваливающегося в неизвестность куска стены, переделанного под ворота, скрипы и хрипы решающегося пола, только натужно скрипели стены вагона под натиском табуна. И в следующую секунду всё повалилось в темноту. Проминаясь друг под другом, лошади отлетали от наваленного под полотном щебня и исчезали в темноте. За лошадьми под вагон улетали деревянные стойла и утварь. В воздух взвилось сено, завертевшись вихрем и уносясь за пределы вагона. Вагон нещадно трясло, Даниила отбросило к стене у входной двери. Влетев в неё, отбрыкиваясь от невидимых утаскивающих его в ночь копыт и щупалец законов притяжения, он ухватился за настенный подсвечник.

Перед ним открылась пропасть, некогда бывшая вагоном. Остался только стальной единый каркас, часть стен и округлый потолок. По рельсам постукивали колёса, двигались рессоры. В лицо Даниила задул сильный встречный ветер, вытянувший из вагона всю конскую вонь. Бряцала об уцелевшие стены боковая дверь в центре, неведомо как не улетевшая вместе со всем на рельсы. Конюх с жеребёнком исчез вместе с табуном.

Прикрываясь плотным рукавом шинели от летящего в глаза мусора, Даниил выскочил за дверь в переход, на котором всё так же как ни в чём не бывало лязгали цепи, покачивался пол. Только за вагоном, в котором его держали в плену, взвился вверх столп чёрного дыма.

Начав оглядываться по сторонам, Даниил приметил слева от дверей вагона-конюшни лестницу на крышу. Закрепив винтовку на спине, он прыжком залетел на лестницу и стал подниматься. Оттолкнувшись сапогами от ложбинки лестницы, он с трудом втянул себя на крышу.

Неистовый порыв, проносящийся по крыше уходящего в неизвестные дали эшелона, сбивал с ног, стараясь утащить комсомольца с собой вниз.

Прямо в центре крыши провалившегося вагона стоял, прижимая к груди жеребёнка, конюх. Сгорбившись от напирающего в спину ветра, он при виде Даниила обнажил свою саблю и, отведя в сторону руку, удерживал её над пропастью пролетающих насыпей.

– Кто ты такой? Скольких пацанов ты уже загубил? А?

Даниил вскинул винтовку, щуря глаза от встречного порыва.

– Молчишь? Всё ясно с вами, новоявленные герои России. Убивать – так не проронив и слова. Ведь за словами у вас одна лишь ложь! Катитесь к своему Марксу, дайте нам пожить спокойно без ваших переворотов и революций!

Жеребёнок в руках конюха стал брыкаться. Пытаясь удержаться на крыше вместе с жеребёнком, конюх выронил саблю, и она улетела вниз, со звоном отскакивая по набросанному внизу щебню.

– Сука! А ты ведь ещё и в безоружного теперь выстрелишь, а? Или у тебя патронов нет, и ты просто ждёшь момента, когда я упаду, а вот шиш тебе прямо в морду. Я не пропущу тебя, не позволю исполнить ту миссию, к которой ты стремишься, оставлю тебя на той же точке развития, что ты есть, в подвешенном состоянии мироздания ты не будешь значить абсолютно ниче…

Раздался выстрел, и из проскользнувшего затвора со свистом вылетели лишние раздробленные осколки зубов.

– …го! – конюх пошатнулся, отпуская тушку жеребёнка с крыши в свободный полёт.

– Иииииииии… – впервые заржал жеребёнок, разбиваясь об острые камни насыпи.