Павел Крисевич - Из глубины век

– К стене, к стене сук этих…

– Мы читали друг другу стихи под той аркой на Галерной.

– Смеху-то! Куры трупы не склюют, а свиньи…

– Море перины, волны подушек, сон меня в своём шторме кружит…

– Таксисты в Париже много зарабатывают?

– Выброси деньги в фонтаны, нам они не нужны.

– Готовься к единовременному удару пролетарского молота по сердцам врагов революции!

– Прачка Дося очень мила, не знаю, что ей и сказать такого, лишь бы внимание она на меня обратила.

– Татаро-монгольское иго… иго монгол и татар… тартар мангал игого…

– Целься!

– Велосипед такое чудо технологий, катаешься да миром любуешься.

– Ящерица до человека быть не должна, иначе мы хвост её потерянный.

Даниил, подгибаясь под провисшим над головой гамаком и перешагивая через другой, покачивающийся у пола, замер. Перед ним, шурша полами развевающегося на астральном ветру кожаного плаща, стоял комиссар Коляев. Он медленно поднимал на Даниила свой маузер.

– Пли!

Крикнул комиссар, и вагон жутко затрясло. С гамаков стали валиться тела, бездыханные, разложившиеся до самых костей, разлетающихся по всему вагону.

Даниила стало сносить в сторону вместе с вагоном, в неконтролируемый занос, уносящий в развернувшийся вокруг вагона штормовой порыв всё, что было плохо прибито. Колёса неистово скользили, проносясь боком по рельсам и заводя вагон в первый оборот. Полуразложившиеся тела перекатывались с одного угла в другой, нелепо махая аморфными руками из стороны в сторону. Даниил вбил штык винтовки в пол, стараясь удержаться на ногах и не улететь вместе с частью тел за борт вагона. Так, в борьбе с астральной стихией, прошло ещё два оборота вагона вокруг своей оси. Тела и кости уже летали под потолком, катались кубарем по стенам. Русые волосы Даниила, разворошённые ветром, готовились оторваться от его скальпа, пока кубарем летящий на своём пузе труп анархиста не снёс комсомольца с ног, унося за собой в темноту.

Открыв глаза, Даниил оказался у выхода, перед ним покачивался последний белоснежный гамак, в котором перебирал во сне своими перстнями бородатый армянин-анархист.

– Уходи, уходи, уходи, уходи… – нашёптывал армянин.

Даниил замер.

– Уходи, уходи, уходи… – всё убыстрялся, заплетаясь, язык армянина.

Гамаки за спиной всё так же мирно покачивались под тряску вагона на его пути. Анархисты тихо перешёптывались друг с другом во сне, обсуждая новые приключения, разбои, грабежи. Уже не обращаясь в своих снах к Даниилу.

– Валенька, ну уходи, я же стесняюсь… – посапывал армянин, почёсывая нос своими густыми усами. – Ну уйди, родная… хр… уйди, ради бога.

Даниил подлез под армянином, увернувшись от его тяжёлой пятерни, и, запустив в вагон свистящий поток ветра, вышел в переход. Колёса, замедлившись, настукивали привычный слуху ритм своей дорожной песенки. По бортам в невидимый горизонт уходила безлюдная и пустая степь.

– Ту… Тууууу… – прогремело со стороны локомотива, и эшелон стал пролетать мимо одинокой деревянной платформы, подписанной табличкой «Желтухи». Гревшиеся у костра рядом с платформой крестьяне в серых заплатанных рубашках стали опасливо закрываться от летящего на них встречного воздушного порыва. Как черёд проходить платформу достался вагонам, между которыми стоял Даниил, волна уже смела крестьян в ближайшие кусты, в которых они беспомощно шарахались, пытаясь выбраться.

– Еть эти поезда, игрушки дьявола, пресвятая их богородица-мать, – раздалось вслед и скрылось за треском пылающих и рассыпающихся вагонов.

Перед Даниилом нависала тяжёлая бронированная дверь, сорванная с банковского вагона. Впереди была последняя преграда, о которой оповещало выведенное над дверью слово «Атаман» с уходящей вниз до самых колёс ножкой буквы «н».

Оттянулся с хрустом затвор. Патрон внутри отсвечивал бронзовым блеском готовности к грядущему. Насладившись этим блеском, Даниил отпустил затвор, и он со щелчком вернулся на своё место.

Даниил подёргал за ручку двери, та в ответ покачнулась и стала отворяться в его сторону, обнажая внутренности атаманского вагона. Рабочий стол красного дерева, вынесенный атаманом из разбитого городского совета, зелёная библиотечная лампа, походная кровать, стоящая в уголку и закиданная пледами и подушками. Затылок Михаила Ивановича Калинина, стоящего на коленях перед атаманом.

«Калинин…» – удивился Даниил, ведь ещё год назад этот активный партиец, подпольщик и один из активнейших сподвижников Владимира Ильича, а также отец всем комсомольцам республики, что по его призыву отбросили свою беспечную юность, отдав жизни защите революции, Калинин провожал Даниила и его отряд с Тульского вокзала на фронт, как своих собственных «детей и внуков». Очки его блестели на солнце, слепя барабанщиков из походного военного оркестра, а сейчас лишь крохотные искорки настольной лампы бегали по его глазам на измятом лишениями лице с похожей на разворованное гнездо бородой.

Атаман, стоявший над Калининым, подтянул свои ультрамариновые штаны и стал перетягивать на себе кушак, лицо его искрило таким облегчением, что он неспешно перекатывался с пятки на носок.

Калинин оглянулся на свист ветра, влетевшего в вагон вместе с Даниилом, заметив которого старичок сразу оживился, из глаз его полетели молнии.

– Дружочек, стреляйте! – крикнул он.

Атаман поднял на Даниила глаза, начал шарить пятернёй по кушаку в поисках своей кобуры. Даниил навёл винтовку на голову атамана, обрамлённую меховой атаманкой.

– Вот и приехали… – выпучил губы атаман, продолжая бегать рукой по своим ляжкам, выискивая потерянную кобуру. Выстрел оглушил всю живность вагона, унося за собой в сторону кучи турецких пуфиков простреленную атаманку. Атаман схватился обеими руками за место, где был улетевший головной убор, но обнаружил только свою абсолютно целую голову.

– Ахахахаххахаха… – нервно засмеялся атаман, опуская одну из своих лап в задний карман своих штанов, доставая оттуда кривой украшенный кинжал. – Шоб я, атаман Старшесержантских, умер от пули краснопёрой. Да я всю Россию прошёл, знаешь, сколько я ваших вождей перерезал, в скольких атаках на коне галопом скакал, девушек сколько взял, эх девушки… – атаман на секунду прервался и схватился за живот, – аххахахахаххахааххахаха.

За время речи успел лязгнуть затвор винтовки Даниила, загнавший в ствол новую попытку убить атамана.

Выстрел.

Лязг удара свинца и дамасской стали пробежал по вагону. На рабочем столе от вибрации разлетелся бокал белого вина, оросив всех участников дуэли.

Атаман поднял окровавленную руку перед собой, кинжал вместе с кусками его кожи улетел в кучу пуфиков вслед за шапкой.