Евгений Пинаев - Похвальное слово Бахусу, или Верстовые столбы бродячего живописца. Книга первая

– … несчастие похмелья, – подсказал Мушкет. – Я, Хозяин, недавно Канта штудировал и наткнулся на такое: «Всякое ложное искусство, всякое суемудрие длится положенное ему время, так как в конце концов оно разрушает само себя, и высшая точка его развития есть вместе с тем время его крушения».

– Ты о похмелье, что ли, бормочешь?

– Да хоть и о нем. «Пиры устраиваются для удовольствия, и вино веселит жизнь, а за всё отвечает серебро». Понял, Хозяин? А потому «даже в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого», а иди-ка ты в дом его, который именуешь ты цитаделью, иди, Хозяин, к охраннику Дрискина Сёме, и ублаготворит он самогоном глотку твою и чрево твоё, ибо как сказано Екклесиастом, которым ты часто оправдываешь поступки свои, «время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать», что означает одно – всему своё время: ищите и обрящете.

– Дивлюсь мудрости твоей, верный Пёс! – воскликнул я, поспешно натягивая пимы и ватник, но замедляя и останавливая бег свой за воротами: «Нет, брат, пора дёргать кольцо! Земля близко – можешь хряпнуться. И права вечная книга: „Время собирать бутылки, и время выбрасывать их!“ Я прибыл на свою станцию. Дальше тупик, а коли так…»

Я перевёл дух и повернул назад.

У своих ворот остановился и потрогал ржавую подкову, прибитую к стояку прежним хозяином, потом скомкал и растоптал клок газеты (зачем брал с собой: чтобы показать Сёме?) со статейкой. К чёрту! Мир уже не тот. Мир повернулся на сто восемьдесят градусов. Белое стало чёрным, чёрное – белым, солнце встаёт на западе, садится на востоке, газеты развлекают обывателя пошлыми анекдотами и фотографиями голых девиц, для которых целомудрие – нонсенс, «безопасный секс» и камасутра – это высшее достижение демократии, а вся мудрость жизни заключается в подписи, которую поместила под своим изображением в той же «Комсомолке» одна из таких девок: «Моему другу больше всего нравятся во мне мои бёдра». А ведь пели же люди: «Мне стан твой понравился тонкий и весь твой задумчивый вид». Во как! И да простят меня ревнители чистоты «великого и могучего»! Клянусь, я солидарен с ревнителями его чистоты, но коли свободная пресса позволяет себе выражения в стиле «весомо, грубо, зримо», то уж позвольте и мне высказаться (довели до белого каления бедного пенсионера!) в духе писателя Юзефа Алешковского: не друг он энтой шалашовки – простите меня ещё раз, поймите и простите! – а пошлый и заурядный ё… рь! И не бёдра у неё в данном конкретном случае, а ляжки! И газете, которая ловит подписчиков на срамной крючок, место в печке, сортире или на помойке!

Уф-ф, даже пот выступил от великой огорчительности, и я окончательно протрезвел, потому как после каления жар негодования выжимает воду изо всех пор потребителя газетно-сплéтенного чтива. Можно не читать, скажете? Можно, но есть потребность узнать, чем живёт страна. Заглянешь и лишний раз убеждаешься – тухлятиной пробавляется люд, а то, что посеяно, то и жнёшь. Ищешь разумное, доброе, вечное, а тебя из этого ушата – помоями! Разве не взбесишься?

Так что же «содержится в нашем проекте»?! Но «проект», по утверждению досточтимого дона Хосе, скрыт от нас. Скрыт! Так-то вот. Значит, чтобы вскрыть его, то бишь осознать своё предназначение, свой жизненный удел и предел, надо обладать особой прозорливостью: угадать свой «проект» и поверить в него. Примеры тому мне известны. Два, по крайней мере. Это Вэ Вэ Конецкий и друг Командор. Первый жёстко заявил об этом в своём творчестве. Он не знает половинчатых решений. Как и Командор, впрочем, которого я слишком хорошо знаю по жизни. Но «слишком» здесь неуместно. Это слово предполагает некий излишек, а лишнего в человеке не бывает, если он до конца верен своим принципам и до конца держит эту линию всегда и во всем. А у тебя, мон шер, принципов – с гулькин нос. За «две штуки баксов» ты не только отдашь готовые «берёзки», но и новые намалюешь. И не только их – и осинки, и сосёнки, и водичку с ряской.

Стопинг, Мишка! Стопори ход, Михал-Ваныч! К чёрту эти сопли! Выбросить их! Все выбросить! И… дышите глубже – вы взволнованы. Успокоились? Теперь входите в свою избушку на курьих ножках, хлебните капустного рассола и заварите чаю покрепче, чтобы окончательно привести мозги в меридиан.

Сказано – сделано.

Прихлёбывая сладкую и крепкую заварку и осторожненько эдак раскладывая всё по полочкам, я решил, что принципы были и у меня. Были и сплыли? Нет, они, вроде, и сейчас никуда не подевались. Они и сейчас те же, что и раньше.

Итак, что там на нынешних полочках?

Во-первых, когда-то решив стать художником, я следовал этому «принципу» до тех пор, пока не усомнился в реальности такой перспективы. Во-вторых, оставив моря и оставшись не у дел, посчитал за «принцип» снова попробовать стать художником. Не получилось, ладненько… И это, возможно, к счастью. Потому что спокойно перенёс крушение очередного шага и потому расставался со своими творениями не за «две штуки баксов», а задарма. Предпочитал дарить их, но, само собой, от денег, когда предлагали сколько-то, не отказывался тоже. Это, получается, третий «принцип».

Если пошарить по сусекам, можно найти и четвёртый. А четвёртый… Да, был. И согласно ему, я никогда не халтурил. В Рембрандты и Ван Гоги не лез даже в мыслях, но во всём, на что был способен, выкладывался до конца. И картины, купленные Дрискиным, это не уступка его, Прохора, вкусу, а добросовестные холсты, которые, если честно, жалко было отдавать в его лапы. А почему? А потому, что на них – море, моё море, море, которое всегда со мной.

И ежели суммировать эти «принципы», даже с учётом отданного Бахусу, мой «проект» вполне благополучен, коли без особых угрызений совести и стуканья башкой о стену, дотянул до старости и, продолжая что-то делать, тяну дальше свою телегу, подсыпая для трения собственный песок и собственных ракушек, что осыпаются с меня на каждом шагу. Достаточно этого? Или постоянная неудовлетворённость – тоже «принцип»? Надеюсь. В противном случае, лучше в петлю.

Вопросы есть? Вопросы… есть, товарищ Сухов. Ну, не Сухов – Гараев.

Если ещё пошарить, да хорошенько пошарить, то… Положим, Бахус, с помощью которого я постоянно налетал на «верстовые столбы», это не принципиально. Это – всего лишь тина, которой обрастало за долгое плаванье моё днище. И если, отринуть её, как бы отскоблив в некотором смысле, а дни пьянства принять за «разгрузочные дни», то за пятый «принцип» можно взять моё постоянство в грехах и делах, опять же, в некотором смысле, праведных. Чередуя их, пребывал я в уверенности, что похож на тот ледокол на снимке: пусть за кормой бутылка (-ки), но я по-прежнему на плаву и, худо-бедно, ломаю припай жизни. Пробиваясь к конечной цели – к берегу, на котором заканчивается все, к причалу, у которого найдёт пристанище и мой «проект».