Зинаида Шедогуб - Встречи у моря

У Аллы нежные, ласковые пальцы, они медленно поднимаются от кобчика по позвоночнику вверх и запутываются в Лениных волосах. Она дует в затылок, тонкие волосы разлетаются во все стороны, и пальцы опускаются по спине вниз.

– Как Алла все же женственна! Как приятны её прикосновения! – засыпая, думает Елена.

Ей кажется, что рядом лежит Стефан и так горячо и страстно обнимает её, что тело пронизывает сладкая истома.

– Вечером пойду на море, может, придёт. Не могу, не хочу его потерять. Какая же я дура! – ругает себя Лена.

Наконец, крепкий сон сковывает её мысли и она теряет всякую связь с реальностью.

– Просыпайся, дочка! Харчи привёз. Господи, да тут вас две! – хохочет отец, Григорий Пивень, худощавый невысокий казак.

Проснувшись, Алла потягивается, бесстыдно оголяя большие, полные груди.

В тёмно-карих глазах мужчины загораются дьявольские огоньки: кажется, сейчас он набросится на девушку, забыв о присутствии дочери.

– Вот мужики кобели! – злится Елена: она ненавидит в отце именно это животное начало, то, что он никогда не скрывает своих желаний. – Нет, у меня будет другой муж-друг, верный и преданный.

– Может, вы выйдите, папа: нам надо одеться! – резко кричит она.

Лена надевает зелёное шёлковое платье, которое так идет ей, выходит из комнатёнки: в узком коридоре уже стоят мешки с картошкой и луком. Возле них суетится довольная Петровна: отец привёз ей и продукты, и деньги.

– Поедем домой на выходной: начнутся занятия, когда потом приедешь, – обнимая дочь, говорит Григорий. – У мамы Вари опять хандра: то рыдает, то поёт, совсем свихнулась баба.

– Меньше бы пьянствовали, гуляли, маму бы любили, – отталкивает отца Елена.

– Её полюбишь, – сердито сопит Григорий. – Так же брыкается, як и ты! Все вам не так! Любишь мать – залезай в кабину.

Гудит мотор. За окном мелькают тронутые позолотой деревья, одноэтажные дома, спешащие на работу прохожие.

– Вот и всё! Прощай, Стефан! Прощай, мечта! – печально думает Лена, глядя в окно.

– Фу! Слава Богу, выехали на трассу – можно расслабиться, – радостно смеётся отец, обращаясь к дочери. – Не люблю ваших городов: муравейники. Народ кишит, машины туда-сюда снуют. Ужас! А тут глянь: як красиво!

Перед ними раскинулась степь. Она была распахана людьми, но у обочин дорог и в низинах сохранилась ещё девственная природа: синеют в зарослях ягоды терновника и ежевики, ярко голубеют шаровидные купы соцветий кермека, сочно зеленеют камыш, осока и крапива.

– Давай, дочка, заспиваем нашу, – предлагает Григорий и, не дождавшись ответа, громко запевает:

– Ой, ты, Грыцю, Грыцю,

Ты славный козаче.

За тобою Грыцю

Вся Украина плаче.

Плачут вси дивчата,

Плачут молодыци,

Шо немае Грыци

На ций вечерныци…

– Песня, папа, уж точно про Вас, – едко замечает Лена. – Сколько сама пела, а только сейчас поняла.

– Шо обижаешь? – съёживается Григорий. – Я ж вас с матерью люблю. А выпью с мужиками – дураком роблюсь: дерусь, варнякаю, гуляю… Повоюю – и опять шёлковый. Пить же мне нельзя: в сорок пятом восемнадцатилетним попал на фронт, шоферил. Раз подорвался на мине. Нас с грузовиком шмякнуло так, шо весь сорок шестой провалялся по госпиталям. Долго не мог вспомнить ни кто я, ни откуда. Выпью грамм, а дурею на целых пять литров.

– Так не пейте!

– Не получается: ты же знаешь кубанское гостеприимство. Пристают, угощают – отказываюсь, обижаются. В общем, слабый я! Не могу отказать людям. А потом и сам страдаю, и мать твоя злится, и ты.

Вот и родная станица. По заросшей спорышом дороге Григорий подъезжает к большой саманной хате. Под огромным грецким орехом у стола копошится его жена Варвара. Увидев грузовик, она радостно всплескивает руками и, как утка, переваливаясь с одной ноги на другую, пытается бежать к машине.

– Як бочка! Шо стало с бабой, – грустно думает мужчина. – А яка была красавица! Шо робе время…

Лена выпрыгивает из кабины и, плача, бросается к матери: у неё такие ласковые руки и такой понимающий взгляд, словно она уже всё знает и о Стефане, и о происшествии на море.

– Давно бачились, – иронизирует Григорий. – Наливай, мать, нам лучше борща: желудок без жратвы ноет.

Варвара вытягивает из кастрюли курицу с галушкой, разливает по тарелкам борщ, затем разрезает на блюде спелый, сочный арбуз, и все с аппетитом едят. А рядом ластится, ходит кругами боксёр-полукровка Цезарь, от радости слюнявит нарядное Ленино платье. Кот Васька, невзирая на пса, тоже трётся о ноги и мяукает.

– Как всё же хорошо дома! – думает Елена, наслаждаясь минутами покоя и счастья. – Можно я немножко посижу с удочкой? – обращается она к матери.

Варвара молча кивает, а Григорий укоризненно качает головой, хотя ему приятно, что дочка, как и он, любит рыбалку.

Девушка берёт удочки, ведро и по саду направляется к ерику. Груши под тяжестью плодов наклонили ветки вниз и бьют по плечам. Яблоки падают на потрескавшуюся землю.

Лена садится на шаткий деревянный мостик и ставит удочки возле камышовых зарослей. Сразу же клюёт, ведёт, тянет – пузатый карп летит по воздуху на берег. С земли стрелой взмывает Васька и нанизывает рыбу на коготь.

– Ну и нахал! А если бы поймался на крючок? – ругает кота девушка, хотя она давно привыкла к его проделкам: Васька не только снимает рыбу с крючка, но и может ловить её в ведре, абсолютно не боясь воды.

– Ну, есть рыбка? – спрашивает Лену мать.

– Есть, но показать не могу: вся в животе у Васьки.

– А я принесла тебе холодной водицы из колодца. Такой воды у вас в городе нет. Твой прадед Василий вырыв колодец, царство ему небесное. Прямо целебный источник. Полстаницы за водой приходят да прадеда твоего вспоминают. Бросай, дочка, свою рыбалку, а то до ночи просидишь.

– Пять минут – и буду дома!

– Знаю твои пять минут. Шо для батьки водка, то для тебе удочки, – грустно говорит Варвара, тяжело садясь на деревянную ступеньку и опуская на мостик отёкшие, со вздутыми венами ноги. – Не хотят мои лапоньки ходить, – печально улыбаясь, жалуется она. – А помнишь, дочка, як батько с поля привез степного орлика. Голый, без перьев, гадкий: одна голова торчит да клюв раскрыт, есть ему хочется. Бросили его в кроличью клетку, стали зерно, хлеб давать – не ест. Потом ты догадалась – стала живой рыбой его кормить. Начал расти, покрылся перьями, а як вырос, стал в небо глядеть, и плакать, и пищать. Улететь захотел. Открыли клетку – взмахнул крыльями, сел на крышу сарая, и до свидания, орлик. Так и ты, дочка, вылетела из гнезда. Все… Одна я теперь…

– Надо было вам больше детей рожать, – тихо говорит Елена.

– Да, надо. У твоей прабабушки Дуни их было, наверно, пятнадцать. Тогда казаки не гуляли с бабами и домой не приносили заразу. А наш Гришка по пьяни подарки не раз делал. Вот и женские проблемы. Сначала выкидыши замучили, потом вымолила у Господа тебя. Спасибо ему за это. Хотя б у тебя, Лена, детки были. Хоть внуков понянчу. Ну, всё, дочка: комары кусаются, ходим в хату.