Борис Пономарев - Красный мак. Плюсквамфутурум

Тепловоз был явно не новым. Узкие смотровые щели окон делали его похожим на локомотив бронепоезда. На его передней стороне располагался позолоченный полутораметровый двуглавый медведь и барельефная надпись «Россия». В медвежьих глазах неярко светились красные лампочки. По всей видимости, во время движения это выглядело достаточно зловеще. Чуть ниже, прямо под позолоченным медведем, к путеочистителю локомотива крепился большой металлический щит с надписью «MES SUGRĮŠIME» 3 3 «Мы вернёмся» ( лит. ) . Двое рабочих откручивали крепления щита гаечными ключами, точно это был оберег, необходимый лишь на время транзита. По перрону со стороны хвоста поезда продвигалась целая бригада железнодорожников, снимая со ставней громадные замки и открывая окна. Металл лязгал и скрипел.

– Дзень! – обходчики проверяли исправность колёс ударами молотков на длинной ручке. – Дзень!

Звон молотков словно пробудил меня. Куда я вообще попал? Что происходит вокруг меня в этом странном будущем? Я понял, что этот удивительный мир начинает проникать в меня и что я начинаю чувствовать себя его неотделимой частью, а ведь прошло от силы шесть или семь часов.

Я попробовал вспомнить Человека в чёрном, стараясь зацепиться за него словно за якорь. Кто же он? Человек ли он вообще? Он называл себя неофициальным лицом и сообщал, что не относится к нечистой силе. На нём был чёрный идеальный костюм без каких-либо отличительных примет или знаков. Серебряную застёжку саквояжа украшал герб с лосиным рогом – знак Восточной Пруссии. Что это могло значить? Имел ли этот знак какое-либо отношение к столь грозному будущему? Что это за лосиная жуть, в которой я оказался?

На эти вопросы у меня не было ответа. Я вернулся к клумбе, и ель закрыла от меня бронированный локомотив.

– Такое ощущение, – помедлив, сказал я, – что мы ехали в столыпинском вагоне.

Катя затянулась. Огонёк сигареты был точно такого же цвета, что и лампочка в глазах локомотивного медведя. Невдалеке двое железнодорожников, тяжело дыша, пронесли снятый щит с надписью на литовском языке.

– Так это и есть столыпинский вагон, – сказала она. – Ты думаешь, эти ставни закрывают, чтобы защитить нас от литовцев? Нет, они нужны, чтобы никто не сбежал по пути. Машинист, друг моего мужа, рассказывал, что когда они едут по Литве, то в кабине локомотива за спиной стоят трое людей из спецслужб и следят, чтобы он не угнал поезд.

– Трое на одного машиниста?

– Они из разных контор. Опричники, тайная полиция и военная разведка. Следят друг за другом, чтобы никто не смог договориться и сбежать. Это уже лет тридцать, с тех пор, когда закрыли границы. Наш поезд стал «экспрессом наружу». Люди, которые хотели уехать, начали сбегать во время поездок. Разбивали окна, вылезали на крыши и прыгали, когда состав проезжал над реками или возле озёр…

По перрону нестроевым шагом прошли четверо солдат. Армейская клетчатая камуфляжная форма за сорок лет изменилась не очень сильно, но на солдатских нарукавных нашивках была неизвестная мне эмблема в виде медведя, спрятавшегося в зарослях василька и недружелюбно смотрящего влево. Под эмблемой шла столь же незнакомая мне аббревиатура «ОКРАМ». На брезентовых ремнях за спинами солдат висели чёрные автоматы.

– Первый, я седьмой, – протрещала рация у одного из солдат. – Эшелон досмотрен. Можно пускать.

Солдаты прошли дальше, и Катя, опустив руку с сигаретой, договорила:

– Вот это и прекратили. Приварили ставни, которые закрывают на всё время транзита. В пятьдесят пятом году какой-то москвич хотел сбежать, взорвав порохом окно в туалете вагона. Ставню заклинило, и он не пролез. Ему дали пятнадцать лет за терроризм. Громкое было дело. Из-за этого сменили руководителя нашей железной дороги, прислали нового из Москвы. Он немедленно перетащил к себе всех своих друзей, и они тут же начали имитировать бурную деятельность. У меня ведь муж пятнадцать лет инженером-путейцем работал. Вызвал его один такой молодой да амбициозный начальник в кабинет и сказал: вот, так и так, мы тут усиливаем безопасность дорожного следования, а у тебя жена иностранка по деду. Или разводись, или пиши заявление по собственному желанию.

– И как? – спросила Светлана.

– Ну, развёлся фиктивно, – коротко ответила Катя. – А его потом всё равно через месяц уволили, мол, был женат на иностранке по деду. Мне тогда на мясокомбинате третий раз подряд зарплату недоплатили. Сначала два месяца штрафовали за невыполнение плана, а на третий раз, когда я его всё-таки выполнила, сказали «что-то много ты заработала» и снова оштрафовали за неформенную одежду. Вот и я ушла с работы. И мы всей семьёй поехали на хутор.

Повеяло ветром. Флаги над нашими головами ожили. До моих ноздрей донёсся запах угольного дыма, и я вспомнил, как когда-то в детстве стоял у котельной на краю болот. Наверное, подумал я, от этой котельной сейчас не осталось даже кирпичей. Тот район начинали застраивать: судьба небольшого здания с выложенными на фронтоне цифрами «1952» казалась предрешённой.

Поездная бригада с молотками возвращалась по перрону. Холод уже вернул многих пассажиров в вагоны. Я потёр озябшие руки и убрал их в карманы куртки. Катя бросила окурок в урну.

Громкоговорители сообщили, что скорый поезд Калининград – Москва отправится через десять минут. Из дверей станции вышли несколько железнодорожников, о чём-то разговаривая между собой.

– После того, что было, даже возвращаться не хочется, – сказала Светлана.

– Ага, – сказали мы одновременно с Катей.

Медленно и нехотя мы отправились назад, к вагону. Только сейчас я увидел, что в дальнем конце станции возвышается смотровая вышка. На фоне закатного неба вырисовывался силуэт человека с биноклем. Хорошо, что не с оружием. Почему под этим прекрасным персиковым небом так плохо жить людям?

Я задумался о тех жизнях, которые прожили за эти сорок лет две мои новые знакомые. Это было сложно. Мне удалось только представить Светлану в молодости на рок-концерте. С жизнью Кати было ещё труднее. Воображение нарисовало её с двумя длинными хвостиками рыжих волос, а это было совершенно не то. Я на секунду закрыл глаза, вспоминая взгляд девочки из шестнадцатой школы, переходящей дорогу перед инкассаторским автомобилем, где ехал я. Что видела эта девочка за свою жизнь? Что она увидит в будущем?

Ну, а что мне говорил Человек в чёрном про возвращение? Он хотел прийти за мной, тогда, когда без него будет не обойтись. У меня сложилось отчётливое впечатление, что этот момент наступал уже минимум пару раз, но Человек в чёрном не появлялся. Я твёрдо решил, что когда вернусь (если вернусь, тут же сказал я сам себе), то непременно найду Светлану и постараюсь спасти от такого будущего. Хорошо бы спасти и Катю, если она уже родится к тому времени. Да что там мелочиться, нужно попробовать спасти всех, кого только удастся. Но как?