Ксения Жигалина - Собаки

Посреди дня дождь внезапно перестал. Словно вылился весь. Раз – и всё. Полные водой облака ходили по небу ещё весь день, но солнце нет-нет да и выглядывало.

Вечером, сидя в саду, он смотрел на небо. Низкие тяжёлые облака открывали широкую полосу чистого голубого цвета над горизонтом. И он наблюдал, как в эту полосу постепенно опускается солнце. Он подумал, насколько всё приблизительно выходит на словах. Вот взять небо сейчас. Лиловое золото. А ведь так и есть. А из чего состоят облака? Из клоков, обрывков, кудрей, барашков… Всё это по краям отливало почти слепящим прозрачным каким-то золотом, сквозь которое угадывался цвет, следующий за ним – лиловый. А лиловый потом переходил в сизый. Как неуклюже и неповоротливо это звучит. А на самом деле – невероятная красота. Недолгая, ускользающе-переменчивая даже в своей почти полной неподвижности. Впереди и над ним облака и солнце нарисовали целый мир. Он встал со скамейки, чуть отошёл по дорожке от дома – так и есть, его дракон смотрит аккурат в лес. Вот почему ему кажется, что облака стоят на месте. Сев обратно, он вернулся к картине. Он увидел там реку, русло которой прихотливо петляло между холмов. Ему в голову пришли строчки из песни:

Красиво. Песня дальше шла довольно дурашливая, но начало было красивое. Справа между холмов река разливалась в огромное озеро, посреди которого был остров с городом и лесом вокруг него.

Стоило ему начать рассматривать какую-то увиденную деталь, как рядом он видел ещё и ещё, подробности появлялись одна за другой, словно на фотографии в ванночке с проявителем. Это занятие поглотило его совершенно. Вернувшиеся собаки подсели к нему на скамейку и в том же благостном настроении присоединились к разглядыванию небесной панорамы.

– Это невероятно, – покачал он головой.

Большая что-то солидарно проворчала, а меньшая, не отрываясь от неба, постукала хвостом по скамье.

– Не завтра? – вдруг спросил он, большая фыркнула, и он добавил: – Ну, не завтра так не завтра. Подождём послезавтра.

Солнце скрылось, и облака постепенно погасли. Все трое ушли в дом. Собаки протопали под стол, и он ушёл спать.

Улёгшись, он, однако, понял, что сна ни в одном глазу. Вот надо было ему спросить. Теперь каждый день будет спрашивать? Тикать, как часы. Ожидание, конечно, штука утомительная. Лучше всего – вообще не ждать. Как-нибудь так настроиться, что когда случится – тогда и случится. А то собаки перестанут с ним разговаривать, усмехнулся он в темноту.

Было уже далеко за полночь, когда он делал себе липовый чай, стараясь не шуметь в кухне. Потом он его пил у открытого окна. И снова думал о том, что как идёт – так пусть и идёт. Высоко протекает река. Пусть течёт. Он не станет поворачивать её вспять. Зачем? Да и кто он такой? Да и вообще, как будто это можно сделать, он улыбнулся. Вот и хорошо. Сейчас он полежит ещё немного, решил он, вертя в руках сосновый пригласительный, и пойдёт ждать новый ветер.

Проснулся он утром. От того, что что-то впилось ему в бок и колет нещадно. Он перекатился на спину и нашарил рукой… обломки шишки. Он аж сел. Вот осёл! Ну осёл, ну ё-моё! А если теперь всё пропало?!

Он сбежал вниз по лестнице, запыхавшись от волнения и спешки, вбежал в кухню – ещё здесь.

– Собаки! Собаки, я её сломал!

Его горестные вопли разбудили, наверное, даже соседских собак. А эти только приоткрыли по одному глазу. Он протянул им под стол раскрытую ладонь с обломками своего утраченного сокровища. Большая понюхала руку и постучала хвостом по полу, меньшая вообще закрыла проснувшийся было глаз.

– Что, это ничего страшного? – встревоженно спросил он уже обычным голосом.

Большая молча смотрела на него. Теперь уже меньшая, не открывая глаз, постучала хвостом о пол. Он замолчал, закрыл ладонь и сел на пол, прислонясь спиной к ножке стола. Значит всё нормально. Значит тут, видимо, важен сам факт, а не наличие в целости и сохранности. Предъявлять не придётся. Ну и хорошо. Нет, ну какая жалость! Ну какая жалость! Вот ведь он осёл! Вот осёл… Теперь уже обе собаки постучали хвостами по полу, как будто слышали, о чём он думает.

– Тосты будете? – понуро спросил он. – Больше нет ничего, соглашайтесь. Я сейчас.

Он вернулся к себе, привёл себя в порядок и спустился уже почти в норме.

– Точно ничего страшного? – в очередной раз пристал он к собакам, когда те уже хрустели в саду тостами с сыром.

Собаки на секунду замерли и вновь продолжили хрустеть. Он пил кофе, продолжая досадовать на себя. Собаки взобрались на скамейку, и большая укоризненно на него покосилась, призывая его заткнуть уже свой фонтан самобичевания, дать отдохнуть и фонтану. Всё нормально. Ну сломал. Ну подумаешь. Да, дело-то житейское, в тон ей вспомнил он Карлсона под её ореховым взглядом.

– Ну ладно, ладно, – покивал он. – Я понял.

Меньшая клацнула пастью по какой-то мушке, и они спрыгнули на землю. Пора.

Он проводил собак и, сверившись с расписанием автобусов в коридоре у зеркала, собрался – нужно было в город, снять пенсию, да и вообще.

Город, как обычно, тяжко навалился на него, мешая свободно дышать и принуждая его моргать чаще. Сняв деньги и расставшись тут же с их немалой частью в виде разнообразных ежемесячных платежей, он решил сходить-таки в парк. Убьёт двух зайцев. Даже трёх. Во-первых, есть время до автобуса. Расписание бесчеловечное – пять автобусов в день. Во-вторых, надо же всё-таки хоть раз там побывать, дать ему шанс, в конце концов, может, он того стоит. А в-третьих, если всё же не стоит, то в следующий раз, когда у главы инициативного комитета случится приступ негодования на почве городских плюсов, он хоть будет знать слова песни, а не просто рот открывать.

Парк был довольно большой. Всё-таки центральный городской. С аттракционами даже. Аллеи и аллейки, липы, дубы и сирени, клумбы и «по газонам не ходить», скамейки и три фонтана, один из которых мемориальный, с голубыми елями. Два кафе. Малюсенький прудик. Целая толпа детских уголков с карусельками и песочницами. В принципе, отдал он должное, горожанам, особенно живущим неподалёку, повезло. Но ему хотелось уйти. К тому моменту, как он поселился здесь, он успел набраться человеческой толпы под завязку. И до сих пор не отошёл от этого. А может, и не отойдёт. Его общение сейчас, помимо случайной вежливости в деревне, составляли нечастые встречи с главой комитета, немногословные вопросы-ответы с соседями, у которых он, договорившись в самом начале, покупал овощи и яйца. Ещё реже – продавцы. Ну, сотрудники банка. Всё. А ежедневное общение у него свелось к зеркалу, саду и – собакам. Самое душевное общение. В буквальном смысле. Они ведь не болтливы. И этот парк вызывал у него одно желание – сесть в автобус домой. Увы. Хотя шанс он парку дал честно и справедливо, на его взгляд. Он проходил там часа два, не меньше. Когда он понял, что толку не будет, время уже перевалило за обеденное, он пропустил очередной автобус и проголодался. В городе он обычно ел в блинной, здесь недалеко. Пока он ел, он наметил себе ещё поход на рынок и финишный рывок, раз уж он здесь – хозяйственные.